Обыкновенные змеи, как гадюки наши, только размерами побольше!
А потом, братила, мы на карнавал угодили. Такие там мулаточки плясали! Веришь, на них надето, наверное, меньше, чем при рождении! Такие цыпочки! Да, братан, проснулся ночью на ихнем пляже знаменитом, Копокабаной называется, веришь, доллара живого нет, только народ по пляжу в умате ходит!.. Про Педерссона Хилькевич не спрашивал. Похоже, Жоре Хилькевичу немного отбили память. Он даже не помнил, как высадил Русского и его товарища Педерссона на берегу Магелланова пролива. Это еще раз доказывало то, что правоохранительные органы во всех странах одинаковые — им только попадись!
Жора плюхнулся на топчан рядом с Ильей Константиновичем, недоверчиво разглядывая его. Русской понимал, что одеяние его выглядит странно, особенно плисовые штаны и сапоги гармошкой, которые ему в камеру передали сердобольные цыгане. Адидасовский костюмчик на память о задержанном нацистском преступнике забрал кто-то из полицейского начальства.
— Слышь, братила, — сказал Хилькевич, — ты часом не в пьесе какой играешь? Чего вырядился-то?
— Жизнь такая, — философски пожал плечами Русской. — Что мы все обо мне да обо мне? Ты сам-то как сюда попал?
Жора сплюнул на каменный пол.
— Волки позорные! — сказал он. — Ну, я им устрою! Ты только прикинь, тут наша сборная тренировочные матчи с ихним «Пеньяролем» проводит. Ну, я чин по чину, снаряже-ньице заготовил, сирену с завода «Серп и Молот» выкупил, красок, чтобы морду мазать, прикупил… Сижу, блин, болею! Ну, изредка сирену заведу, чтоб все по кайфу было… Тут ко мне ихний мент подходит, берет, сволота, под козырек и вежливо так спрашивает: «Не будет ли сеньор так любезен сирену свою больше не включать? А то у нас уже по всей Патагонии военное положение объявлено и население воздушных налетов ждет». А сам, гадюка, мне всю видимость закрыл. Тут наши гол забили. Это ж, сам понимаешь, не телек, здесь повторов не будет. Такая меня досада взяла, что я этого мента сиреной по башке и огладил. Мента, конечно, в больницу, а меня вот сюда, в камеру.
Он встал, ногой ударил в дверь, сморщившись, схватился за отбитые пальцы и запрыгал на одной ноге.
— У-уу, волки! — сказал он. — Поболеть порядочному человеку спокойно не дают! И сотовый отобрали, а то бы я сейчас адмиралу Тихомирову позвонил в Севморфлот, тот бы их парочкой крылатых ракет вразумил! А ты? Ты-то как здесь оказался?
— За Бормана приняли, — досадливо морщась, признался Русской.
Жора недоуменно оглядел его.
— Тебя? За Бормана? — недоверчиво переспросил он. — Да ты и не похож на него вовсе. Борман-то покруче будет, он пять лет бодибилдингом занимался, у него фигура что шкаф-купе у меня в прихожей…
— Да не за того, — уныло сказал Илья Константинович. — За немца, который с Гитлером когда-то кашу варил.
Хилькевич еще раз внимательно оглядел товарища по несчастью.
— Не, братила, — сказал он. — Как это я сразу не допетрил? Есть, блин, в тебе что-то немецкое. И фигура у тебя, братила, дойчевская, и в морде какая-то аккуратность просматривается. Только тому сколько сейчас лет? За девяносто?
— Вот и я им говорил, — хмуро сказал Русской. — А они свое гнут, мол, не в возрасте дело, ты, говорят, на фоторобот этого самого Бормана крепко смахиваешь. Жора всплеснул руками.
— Да на этот самый фоторобот кто только не смахивает! Вот, помню, у нас один чудик в Мурманске рыболовный траулер с треской угнал. Менты там такой фоторобот нарисовали, что полгорода по нему похватали, сам в кутузке два месяца парился. Только когда они своего начальника УВД по фотороботу в КПЗ упрятали, до них дошло, что картинка некачественная.
— А ты к этому траулеру отношения не имел? — недоверчиво усмехнулся Русской.
Жора Хилькевич пожал плечами.
— Ты, братила, любопытен, как следователь из прокуратуры, — сказал он. — Ты ж сам бизнесом занимался, знаешь, что без первоначального капитала свое дело ни за что не поднимешь.
Они посидели на топчане и помолчали. В зарешеченное окно на них с воли смотрело синее небо. Жора достал из кармана мятую пачку «Примы» и протянул сигарету Илье. Русской не курил, но сейчас на душе у него было так тошно, что он взял сигарету, прикурил ее и, закашлявшись, затянулся вонючим дымом.
— Как ты эту гадость куришь? — продолжая перхать, задавленно спросил он.
— А я всегда, когда за бугор выезжаю, с собой несколько пачек «Примы» беру, — признался Жора. — Как тоска одолевать начинает, я сигареточку выкурю — и словно опять дома оказался.
Русской с сомнением понюхал сигарету.
— А мне она Монголию напоминает, — сказал он. — Дымит словно кизяк. Ну, что делать будем?
— Я посплю, — решительно сказал Жора и вытянулся на топчане. — А то вчера в дансинге полдня аргентинское танго с одной дамочкой разучивал. Одного французского шампанского два ящика выжрали. А утром на скачки подался, а оттуда прямо на футбол.
Он сладко зевнул, с хрустом потянулся и с неожиданной досадой сказал:
— Из-за этих козлов так и не узнал, кто гол забил — Панов или Веретенников.
Русской посидел, посасывая вонючую сигарету.
Хилькевич похрапывал, одной рукой зажав в кулаке свою толстую золотую цепь. Лицо его было безмятежно спокойным, словно не в камере он сейчас находился, а спал в очередном пятизвездочном гранд-отеле с очередной жрицей Камасутры под боком.
Илья Константинович тычком забычковал недокуренную сигарету и лег на спину, глядя в грязный потолок камеры. Почему-то сейчас ему вспомнились убийцы, гнавшиеся за ним от самого Владика. «Интересно, — подумал Илья Константинович, неожиданно для самого себя окунаясь в сонливую дрему, — нашли эти орлы себе новый пистолет или… х-ээх… что-нибудь новенькое придумали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61