— Хватит, Витя, — сказал Русской. — Какие арабы! Туг от своих не знаешь, куда деться. Пошли в пирамиду, посмотрим, как там фараоны жили. — Он критически оглядел товарища и добавил: — Если нас туда пустят!
В пирамиду их пустили без замечаний и даже дали гида-экскурсовода, который тут же затрещал по-английски, словно он был тайным уроженцем Йоркшира или Уэльса. Броверману он не мешал. Броверман на ходу начал пристраиваться дремать на плече Ильи Константиновича, мычал, похрапывал со стонами и всхлипываниями, и после нескольких безуспешных попыток его разбудить Русской пристроил товарища на какой-то каменной приступке. Броверман тут же прилег и со счастливой улыбкой задремал.
Внутри пирамиды было прохладно, арабский экскурсовод продолжал что-то шустро лопотать, увлекая туриста в глубины пирамиды, и Русским овладела какая-то сонливая одурь, причины которой, впрочем, были ему совершенно ясны, но одурь быстро прошла, когда экскурсовод опасливо огляделся, достал из-за пояса большой черный пистолет и приставил его к голове Ильи Константиновича.
Только теперь у Русского широко открылись глаза, и он рассмотрел сопровождающего. Араб был худ, жилист и смугл. В левом ухе у него слезливой капелькой светилась серьга. Будь это в Америке или Европе, Русской не сомневался бы, что перед ним паренек с неправильной сексуальной ориентацией. В России серьга бы указывала, что перед ним казак, причем единственный сын у матери. На что указывала серьга в оттопыренном арабском ухе, Илья Константинович не знал. Араб был в просторной пестрой дашике. В темных бездонных глазах араба радости от встречи с Русским не было. В арабских глазах кривилась в усмешке смерть.
Илья Константинович напрягся, чтобызакричать, но араб прижал палец к губам.
— Ти-ха, — нараспев сказал он. — Инглиш? Эмерикен? Дойч?
— Русский я, — со стоном сказал Илья Константинович. — Русский я, мать твою!
Араб подумал, с сомнением покачал головой и уже на русском языке снова сказал.
— Ти-ха! Я говарю русски. Слава великому лидеру ливийского народа, имя которого знает весь цивилизованный мир! Илья Константинович закивал.
— Пав-та-ри! — приказал араб.
— Слава великому лидеру ливийского народа, имя которого знает весь цивилизованный мир! — горячим шепотом повторил Русской.
Араб погрозил пальцем.
— Па-ачему имя не называешь? — негромко пропел он. С закрытыми глазами можно было подумать, что пистолетом у головы Русского поигрывает грузин. — Не уважаешь, да?
Илья Константинович судорожно проглотил слюну. Даже под угрозой четвертования он не смог бы сейчас назвать имя или даже фамилию известного всему миру революционного ливийского лидера. Мабарака? Или Джавахарлал? А может, Джардет? Он искоса посмотрел на араба. Тот так же косо и выжидательно смотрел на него.
Илья Константинович прикрыл глаза. «Господи! Да за что же мне эта кара небесная?! Я ведь и телевизор-то дома не смотрел. Разве что боевики по видаку, дак это ж не в счет. Я ж вне политики, Господи! Да вразуми же меня!»
— Не знаеш-ш-шь? — шипяще, словно кобра, прошептал араб. — Или не хочешь знать?
«Да ты мне только подскажи, — подумал Русской. — Ты мне только намекни. Я его вовек не забуду. Бейбулла? Саддам? Нет, это в Кувейте царя так звали. Имя Саддам, кличка Хуссейн. А какой? Первый или второй? Да какая разница! Хлопнет тебя сейчас этот приверженец Аллаха именем ливийской революции за политическую неграмотность. Кеннеди пристрелили, Анвара Саддата взорвали, а ты кто? Мелкая политическая блоха на фоне египетской пирамиды! Ну, вспоминай, Илюша, вспоминай, листал же в сортире газеты! Джа-махерия? Иеремия? Дауд? Нет, не так. А как? Мустафа? Английская команда еще такая была. Кардифф? Курбаши?»
Илья Константинович перекрестился и принялся жестами показывать, что не может говорить. — Больной? — участливо спросил араб, почесывая затылок стволом пистолета. Он посидел в раздумьях на корточках, еще раз почесался пистолетом и решил: — Аллах милосерден. Он тебя вылечит. — Посидел еще немного и объявил: — Плохо, что ты не американец. Я бы тогда потребовал прекратить бомбежки Ирана. — Подумал и деловито добавил, как заядлый китайский троцкист: — Ладно, я тебя за капитуляционные настроения российского правительства пристрелю. Во славу Ливийской Джамахерии!
Черный зрачок ствола был злым, как глаз самого араба. «Вот и смерть пришла, — совершенно отстраненно, будто не о себе, подумал Русской. — Даже крокодилятинки тушеной не отведал». Мысль эта была идиотской, как, впрочем, и все мысли, которые приходят в голову перед смертью. Илья Константинович крепко зажмурился и увидел аппетитный кусок зажаренного мяса с фантастическими приправами на огромном блюде. Перед блюдом сидел Жора Хилькевич из Мурманска и, подмигивая Русскому, резал мясо на куски. Русской чуть не заплакал. «Господи! Да что же это, даже лица родных перед смертью не могу увидеть!»
Сухо щелкнул выстрел. Илья Константинович открыл глаза и увидел, что находится в длинном и пустом каменном туннеле. «Так вот ты какой, тот свет!» — тоскливо подумал Русской и неверными шагами отправился искать Чистилище, чтобы узнать у тамошних бюрократов, куда его все-таки распределили — в Рай или Ад?
Араб лежал на каменном полу, все еще сжимая рукоять пистолета.
Лицо его выражало крайнюю степень возмущенного удивления. Он уже привык к тому, что терроризмом на Ближнем Востоке занимаются исключительно арабы, поэтому чужой выстрел воспринял как посягательство на основы всего ближневосточного мироустройства.
— Ты с ума сошел! — сказал, появляясь из узкой ниши, коренастый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61