.. Вначале я скажу вам несколько слов, как я попал на
германский фронт, а дальше буду...
Профессор, кашляя и почему-то ощущая дрожь в ляжках, говорит:
- Если бы я имел больше подлости, я бы сказал политруку о вашем офи-
церском звании... возможно...
Профессор Сафонов внезапно давится: жесткая солома забивает ему рот.
Ноздрю больно колет, и слизкая теплота заливает ему небо. Дава-Дорчжи
тычет ему кулаком в ребра и, отплевываясь, быстро бормочет:
- Счастье твое, скотина, что меньше подл!.. а! Я тебе покажу офицерс-
кое звание. Тебе что, хлеба мало или мяса захотел? Наран. Ыйй!..
_______________
*1 Гыген - настоятель ламаитского ордена, живое воплощение Будды или
одного из буддийских святых.
Женщина зажигает коптилку. Дава-Дорчжи вскакивает. Профессор выплевы-
вает солому и напуганно бормочет извинения. Дава-Дорчжи быстро застеги-
вает шинель, он глядит в угол и говорит:
- Если вам не хватает вашей порции хлеба, мы можем добавить. Если вам
нужна женщина, я ей скажу, чтоб она легла с вами, - она же не понимает
по-русски.
- Отстаньте от меня! - говорит тихо профессор.
Тогда Дава-Дорчжи распахивает дверцы и смотрит вниз, под колеса. Сол-
дат, закрываясь тулупом, кричит:
- Закрой, ый, и так понимат!..
Женщина гасит коптилку: керосину мало, нужно беречь. Дава-Дорчжи го-
ворит ему из тьмы:
- Или вас интересуют анекдоты более легкого содержания. Тогда я бы
мог рассказать вам прекрасный анекдот из жизни великого князя Сергея Ми-
хайловича. Клозет великого князя, как вам известно, часто заменял ему
кабинет. Там у него была библиотека, преимущественно из классиков, лег-
кий музыкальный инструмент и виды Палестины...
Профессор тычется лицом в солому. От печки несет холодным железом.
Солдаты храпят.
- Как вам не стыдно!..
- Я тоже думаю, профессор, как это два интеллигентных человека не мо-
гут найти общей темы для разговора... А я же все стараюсь говорить о ва-
шей русской культуре, совсем не касаясь наших степных истин. Я ведь по-
лагал совсем иное... хотя вы прекрасно сможете обосноваться в Сибири...
там есть хлеб и все потребное для нашего существования. Я не настаиваю
на Монголии...
Профессор вспоминает со злостью, что Дава-Дорчжи ходит, несколько
скрючивая ноги. Видимо, ему доставляло удовольствие чувствовать себя
степняком. О русских он говорил презрительно. И опять со злостью, млея
сердцем, подумал профессор: "этаким он стал после революции. Он после
революции говорит так о России". Чтоб убедиться, он говорит в тьму:
- Вы где учились?
- В Омском кадетском... Увы, считали нужным и воплощенного Будду
учить. Впрочем, я сам пожелал, мне пенять не на кого. На войне меня не
ранили, притом я доброволец...
- У вас был свой отряд?
- Да, на Кавказском фронте.
- Для чего вы везете Будду?
Он хохочет:
- Открою этнографический музей в аймаке Тушуту-Хана... Вы заведующим
будете, профессор. Мы же договор подписали - уплатить большевикам
пятьсот голов за Будду... Вы думаете, даром говорил нарком? Пятьсот
крупного рогатого скота мы вручим им на границе... Пятьсот голов они по-
лучат... Музей нынче дорого обходится непросвещенным варварам... вот
русские взяли, отняли у графов дворцы, превратили их в музеи, а на не-
нужное им имущество творят национальную политику Востока... И дешево, и
благородно.
Утром, когда профессор идет за кипятком, позади себя он замечает мон-
гола солдата. Монгол смотрит ему на руки и хохочет. У монгола широкие и
длинные, как сабля, губы. Зубы в них, - как гуси в реке.
Профессор спрашивает: зачем он следит за ним? Подмигивая, монгол про-
сит у него кольцо с руки. Профессор, не набрав кипятка, возвращается.
Дава-Дорчжи, качая плечами, слушает профессора. Затем он просит показать
кольцо и удивляется: почему профессор в такой голод не променял кольца.
Монгол же, об'ясняет он, убьет профессора, если тот вздумает прогуляться
куда-нибудь, например, в Чека. Он глуп, по-русски понимает плохо - но к
доносам так привыкли у нас, что губы при доносе человек складывает так:
- Покажи, Сань-да-гоу.
И Сань-да-гоу косит губы. В груди профессора Сафонова медово-сосущая
боль. Женщина уходит за кипятком. Когда она спрыгивает, профессор заме-
чает сжавшиеся толстые мускулы ее икр.
В этот же день сбежал из теплушки монгол-солдат. На станции Вологда
был митинг, и монгол остался. Вначале Дава-Дорчжи смотрит профессору на
палец, на пальто. Отворачивается:
- Он слишком много понимал по-русски, профессор. Я боюсь - не повре-
дило бы это вам. Знание... Солдат, конечно, не возвратится. Или он напу-
гался, или донесет... хотя за доносы большевики не платят.
Коптилка горит всю ночь: ждут ареста или боятся бегства профессора.
У дверей на бревне сидит часовой.
Профессору скучно: ему дали больше, чем всегда, хлеба, он сначала не
хотел есть, а потом с'ел. Часовой шинелью заслоняет весь свет коптилки,
в теплушке так же темно, как и всегда ночью. Все же профессору не спит-
ся.
Профессор Сафонов думает о своем кабинете, о даче под Петергофом.
Вспоминает умершую жену - образ ее плосок и неясен, как фотография, а он
жил с ней шесть лет. После ее смерти жениться не решался, и каждую суб-
боту к нему приходила девушка. Иногда, чаще всего в усиленные работы, он
заказывал девушке приходить два раза в неделю. Сегодня суббота. Он ловит
себя: не подумал ли прежде о девушке, а потом о жене.
У него согреваются ноги. Теплота подымается выше. Он оглядывается на
часового. Тот кидает окурок к печи и дремлет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22