- Какие же в коммуну багажи? Отсталый индеферантизм. Да-а...
Он стукает по ящику, тянет носом, потом спрыгивает и бежит к вокзалу.
Профессор его окликает:
- Вы хоть нам мандат-то оставьте!
Анисимов хохочет, но все же выдергивает конверт с мандатами.
- Держите, товарищ профессор! Там в третьем классе митинг затеяли о
Красной армии... Меньшевичек нашелся. Я... Ничего, ничего, не отстану...
Я скажу, чтоб поезд на пол-часика задержали, ничего...
Профессор греет руки у печки.
- Я хотел бы слышать об'яснение ваших странных слов или, вернее, од-
ного слова. Что значит - "Вы меня выбрали", Дава-Дорчжи?..
Монголы равняют солому, женщина уходит в угол. Солдаты сходятся в ку-
чу и что-то слушают. Профессор начинает различать их лица, на них ка-
кой-то синий налет. Дава-Дорчжи машет им пальцем, они в ряд садятся на
корточки.
- У нас впереди много времени, гражданин профессор, и для об'яснений
и для благочестивых или иных размышлений... Да будут затканы драконами
ваши мысли, Виталий Витальевич...
Оратор, говоривший раньше товарища Анисимова, занял времени пятнад-
цать минут. Не мог же товарищ Анисимов в течение пятнадцати минут, ос-
тавшихся ему, раз'яснить: и роль коммунистической партии в международной
революции, и роль Красной армии в русской революции, и необычайные прин-
ципы ее организации. Если задержать поезд, - нельзя прерывать речь, нуж-
но в корень разгромить меньшевистский аргумент, сам же комендант станции
задержать не догадается. И товарищ Анисимов громил в продолжение сорока
пяти минут меньшевиков, правых эс-эров и белогвардейцев.
Поезд тем временем ушел...
В теплушке, у соснового ящика с Буддой молились монголы. Дава-Дорчжи,
распластав перед Буддой руки, читал восхваления:
- Преклоняю колена с выражением чрезвычайных почестей по трем основа-
ниям перед своим высочайшим ламою, ведение которого не имеет границ, и
даже пылинки, поднимаемые ногами его, являются украшением для чела мно-
гих мудрецов... Молитвенно слагаю свои ладони, разбрасываю хвалебные
цветы перед обладающим могуществом десяти сил, Драгоценностью нежных
ногтей которого украшены короны ста тэнгриев. Благословенно...
Профессор лежит у печки, накрывшись одеялом. Ломит шею - должно-быть,
продуло, когда тащил багаж. "На ближайшей остановке надо выменять шарф",
думает он. Но книг нет, на что он будет менять? Солома под его пальцами
мягкая и приятная, как масло.
Глава III.

Мундиры итальянцев и французов, павлиньи хвосты, а также разговор о
клозете великого князя Сергея Михайловича.

Мысль живет ранее кисти.
Очарование пребывает вне картины.
Подобно звуку, гнездящемуся в струне -
Подобно дымке, делающейся туманом.
(Ху-Ан-Юе - "Категория картин".)

Снаружи, на дверях, профессор крупно мелом написал: "Вход воспрещает-
ся. Служебная народного комиссара просвещения". Все же солдаты загляды-
вали и спрашивали: "Нельзя ли, товарищ, доехать". Дава-Дорчжи говорил:
"Груз сопровождаем, - проходи".
Весь день в теплушке монголы пьют чай. На станциях кипяток захватыва-
ют ведрами, и женщина один за другим подогревает чайники. За чаем они
говорят о скоте, о лекарствах и религии. Иногда, зевая, Дава-Дорчжи ло-
жится на спину и медленно, точно вдевая в иголку нитку, переводит про-
фессору разговоры солдат. Часто они что-то продают, торгуются, хулят и
хвалят продаваемое и сговариваются пожатием пальцев, при чем один опус-
кает рукав, а другой всовывает туда руку. Пожав тайно пальцы, - сгово-
рившись, - монголы опять пьют чай.
Вначале профессор записывает разговоры, мысли, встречи, но бумагу он
теряет и, прикрыв ноги одеялом, целыми днями сидит перед печью. Ночью на
станциях солдаты воруют дрова, доски, какие-то шпалы. Станции забиты по-
ездами. Звенят, напрягаясь, линии рельс. Теплушки забиты солдатами, жен-
щинами, мешочниками. Со звоном, визгом и гулом проносится это все мимо.
Иногда теплушку ставят в тупик, и она днями стоит там, пока ее в ночь не
прицепят.
Внезапно, где-то на раз'езде, в теплушку вбегает тов. Анисимов. Шарф
у него еще грязнее, а валенки в саже. Стукнув кулаком по ящику, он ото-
ропело кричит:
- Здесь! Едешь? Еле нашел вас, ладно - номер запомнил. Тифозных нету?
Сейчас борьба с эпидемиями. Белогвардеец прет. Я сейчас!..
Опять бежит. Портфель у него стал тоньше, волосы - цвета старого хле-
ба - растут где-то по носу. Он, хватаясь за голову, вскакивает на паро-
воз проходившего поезда и опять исчезает.

---------------

Профессора раздражает лень, ежеминутные чаи, торгашество, своя неожи-
данная поездка, свое неумение устраиваться, холод и ветер за дверьми.
Ложась спать, он говорит Дава-Дорчжи:
- Я вынужден буду предупредить политрука, гражданин, что в вашем лице
едва ли едут представители трудового народа Монголии. -
Дава-Дорчжи шуршит соломой:
- Разве Виталий Витальевич знает трудовой народ Монголии? Сам нарком
докладывал вам, что у нас пятьдесят процентов населения - ламы...
- Политруку неизвестно, какое отношение имеете вы к статуе Будды...
когда, насколько я понял вас, вы - гыген*1.
- Разве я виноват в том, что священнейший и благословеннейший Будда в
очередном воплощении своем избрал мое грешное тело?..
- Вы же не говорили об этом наркому.
- Но он этому и не поверит. Вы только один верите этому.
- Я вам верю?
- Тогда зачем же смеяться над религиозными предрассудками или верова-
ниями других? Можно говорить о другом, например, о мундирах итальянцев и
французов. Кстати я знаю анекдот о мундирах, с присовокуплением пав-
линьего хвоста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22