— сказал крепкий коротышка в телогрейке на бобровом меху. — Он меня с Москвы вез. Три года впаяли с отработкой на бобровой ферме. Спасибо, майор Семенов. — Коротышка встал и низко поклонился. — К хорошему делу пристроили, а то бы до сих пор бутылки собирал на Казанском вокзале.Всего апостольских «крестников» в казачьем круге насчиталось восемнадцать человек. Четырнадцать из них проголосовали, что «Семенов правильный был апостол, а потому судить его не за что, пусть идет куда хочет, если в кругу остаться не желает. Никто принуждать не будет». Расходы за лечение майора решили возместить за счет казачьей казны, как и премию казакам, майора нашедшим.— Ну что, любо? — предложил секретарь.Зал уже готов был разразиться привычным криком, когда со стороны двери донеслось:— Нет, не любо. Мы имеем предъявить.Семенов еще не видел вошедших, но заметил, как напрягся казачий старшина, тот самый, с пулеметом, как он осторожно взвел затвор.— Вот, Семенов, мы и встретились. — Растатуированный мужик медленно выходил к сцене, за ним двигалась пара таких же урок. — Что, майор, может, пора вспомнить полустанок под Нижним и друга моего Эльмендина и как вы нас, безоружных, в упор…Семенов не зря гордился своей памятью, сработала, словно компьютер: тот самый урка, что выпрыгнул с голой жопой из ямы, где закопали зачинщиков поездного бунта на полустанке под Нижним Новгородом. И эти двое, видимо, оттуда же или такие же, хрен редьки не слаще.— Вы что, сдурели? — начал брать на психику урка, повышая голос до вопля. — Это же апостол, понимаете, не просто мент, а апостол, для него человека убить, что вам высморкаться! Они нас в яму и в упор, да у него руки в крови!— А у тебя? — тихо сказал Семенов. — Или напомнить, как ты с голой жопой ноги нам целовал или как ты кричал, что сам из ментов бывших…— Убью! — взвизгнул урка, выхватил с пояса нож и кинулся на сцену.Очередь показалась оглушительной. Урка застыл на месте и удивленно обернулся.Тот самый казак в белой папахе держал пулемет у бедра.— Слышь, казак Клюв. Ты знаешь, почему я стреляю в стену, а не в потолок, как в кино? Потолка и крыши жалко, перекрывать замучаешься. Так вот, ради тебя я могу пожертвовать сценой и продырявить ее вместе с тобой, если вы сейчас же не уберете свои ножи. Быстро, давайте бросайте их под лавки.Урки неохотно побросали ножи.— Теперь говори, — предложил атаман. — Если хочешь что-то предъявить, предъявляй. Но чтобы беспредела не было. Здесь суд, понял? Здесь честный суд, и все будет честно! И не забудь, я тоже немного мент, полицейские — те же менты.— Тоже мне, законники, — процедил урка. — Ладно, предъявляю! Этот мент убивал наших братьев, он должен ответить.— Но его судили «крестники» с Поездков, — возразил секретарь, — и они признали апостола Семенова невиновным.— А мне плевать, он убивал моих друзей, а не их. Он должен ответить.Вдруг поднялся один из стариков:— Казаки хутора «Разгуляй» — такие же равноправные казаки, как и мы все. И могут требовать от казачьего круга справедливости. Что говорит в этом случае закон?Секретарь полистал свой гроссбух.— В случае, если предъявивший не удовлетворен решением круга, он может вызвать обидчика на честный бой. Обидчик может отказаться, и никто не в праве его будет осудить.— Я согласен! — громко сказал Семенов. — Стреляемся! Хоть сейчас!— Ой! — раздалось с заднего ряда.Все обернулись, медсестричка Маруся закрыла лицо платком и выбежала из зала.— Молодец, апостол! — крикнул танкист. — Задай этому уроду!— Что ж, — улыбнулся рыжей пастью урка. — Завтра поутру и начнем. Только никаких «стреляемся», бьемся, как мужчины, на ножах…— Нет! — раздалось откуда-то из середины зала, и Семенов с удивлением увидел поднимающегося с места доктора. — Апостол не может завтра драться на ножах, он еще сильно болен, он на ногах-то еле держится…Старики посовещались:— Ровно через неделю на казачьем кругу. Драться на ножах до смерти.— Любо!
Семенов скинул кеды, постанывая, стянул комбинезон и забрался под колючее одеяло. Эх, если бы не ноги, он бы с радостью сегодня же вцепился в глотку этому уроду.Раздался скрип открываемой двери, в узкой полоске света промелькнул чей-то силуэт.— Кто, кто здесь? — спросил Семенов, автоматически ища пистолет под подушкой.— Тихо-тихо, це ж я, — прошептала Маруся и скользнула к нему под одеяло. — Любый мой, хороший мой. — Девушка нашла в темноте его руку, положила на свою обнаженную, тугую, как мячик, грудь и впилась в его рот горячими губами. Глава 20ПРИ ПОЛНОЙ ЛУНЕ Танкист ввалился, как всегда, без стука. Маруся испуганно отпрянула от Семенова и тут же начала застегивать халат.— Да ладно, ладно, не прячьтесь! Все уж знают… — хохотнул Тулин и утер пот тыльной стороной ладони, размазав еще больше масла по физиономии.— Чего знают-то? — густо покраснев, сказала Маруся.— Что свадьбу скоро играть будем. Бабы вон на каждом углу про ваши шуры-муры болтают.— Бестолковые они, бабы эти, болтают ерунду разную… — пробурчала Маруся.— Так уж и ерунду, — опять хохотнул Тулин и посерьезнел. — На, держи, как заказывал.В ладонь Семенова опустился широкий охотничий нож с пилой у рукоятки, выполненной в виде кабаньей головы.— Спасибо, Владимир, то что надо! — тихо сказал Семенов и начал одеваться.— Не нравится мне все это, — сказал Тулин.— Что именно?— Слишком много урок наехало, чтобы на ваш бой посмотреть. И из «Разгуляя», и с остальных хуторов. Непохоже на обычный интерес. И ведут себя тихо, ни драк, ни скандалов.— Ты, я вижу, здесь уже освоился?— А что, нормальные люди. Живут, работают, дома строят, золотишко моют. И не нужно им ни властей, ни армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46