Но постепенно привык и научился хозяйствовать, ловко спихивая свою работу на подчиненных. Тем не менее из первых своих неудачных опытов хозяйствования сделал важный вывод: пусть все на Поездке провалится к чертям, пусть охрана перепьется, пусть целый вагон передерется, пусть даже десяток подконвойных уйдет в самоволку, но хозвагон должен остаться. И не просто остаться, а функционировать. Иначе — всему хана…В хозвагоне постоянно шла грызня из-за «площадей». «Банщики» воевали с медпунктом за крохотную каптерку, кладовщик плел интриги против завхоза, пытаясь выселить его из уютного кабинета в административный вагон, уборщики демонстративно оставляли швабры-ведра посреди узкого прохода, объясняя, что у спецконтингента «инструмент» хранить нельзя — воруют.Поэтому заходить в хозвагон Семенов не любил — тут же к нему приставали с жалобами и доносами. Но сейчас был особый случай.Единственным, кого в хозвагоне не трогали, на кого не стучали и кого не пытались выселить или хотя бы ужать в площади, был Харон Иваныч Харрисон. Харитон Ильич Харитонов по паспорту. Бывший «погранец», сверхсрочник, исполнявший на Поездке должность радиста, по совместительству — штатный экзекутор, а попросту — палач.Харон был ярым битломаном. В его радиорубке, уютненькой такой комнатушке, заставленной самой классной японской аппаратурой, все стены, не занятые стеллажами с компакт-дисками, были превращены в настоящий иконостас. Только вместо ликов святых на них были «битлы». Харон знал про них все, он собрал всю возможную литературу про легендарную ливерпульскую четверку, он выучил биографию каждого назубок, и разбуди его ночью, спроси: «Где Джон Леннон встречал Рождество 1963 года»? — он выдал бы расписание утра, дня и ночи великого «битла» поминутно.Семенов ему не раз предлагал, мол, напиши ты про них книгу, утри нос западным битломанам. Или программу на радио сделай, лучше — серию программ. У меня знакомые на «Голосе России» есть — помогут. Но Харон только скромно отнекивался, хотя книгу писал. По ночам писал, язык от усердия высунув. И программу для радио готовил. Раз по сто переписывал, переделывал. Даже на ситаре играть научился под это дело. Отсюда и прозвище — Харрисон. И не потому, что Харитон любил его больше других, просто внешне был похож. То же треугольное личико, тот же прямой носик, пышные усы, улыбка, только вот глаза… В глазах Харона была такая жуткая тьма…Семенов никогда не верил в судьбу и пребывал в уверенности, что жизнь человека складывается из соотношения миллионов случайностей. И приводил пример из своей жизни: «Не оставь я тогда кейс в московском метро, не пришел бы в „Бюро находок“. Не встретил бы Наташку, не назначил бы ей свидание, не женился бы на ней. Вернулся бы из командировки в свою Тмутаракань, сочетался бы законным браком с Люськой, за одной партой в школе сидели, с детства нас „жених и невеста“ дразнили, завел бы кучу детей и до сих инженерил бы на своем судоремонтном. И даже в ту командировку я попал случайно — наш начснаб приболел. И где вы видите судьбу? Нет судьбы, все решил случай».Но Харон в семеновскую теорию случайностей не вписывался никаким боком. На Хароне словно фатальная печать смерти была. На всей его биографии.Родился он в декабре 1980-го, как раз в тот день убили Леннона. Мать его, три года мечтавшая о сыне, так и не увидела своего первенца — умерла при родах. Как не увидел его и отец. Погиб, глупо погиб. Отличный спортсмен — лыжник, чемпион России, он приехал из Сибири в Москву на похороны Высоцкого. Купил букет алых роз, шел, плача, на Таганку прощаться… Его сбил пьяный водила фургона «Мороженое» с симпатичным таким пингвинчиком на борту. Не вписался в поворот и выехал на тротуар.Три трупа, слава Богу, сразу, никто не мучался. «У папани моего смерть была сладкая, — „шутил“ потом Харитон, — его грузовик с мороженым переехал». И смеялся так, что дрожь по телу…Харитоном его назвала бабка — Евдокия Матвеевна. В честь деда. Внука она обожала и делала все, чтобы сирота ни в чем не нуждался. Пенсионеркой устроилась на две работы, в «сухие» горбачевские времена приторговывала самогоном, ночами очередь за водкой, сигаретами занимала, потом очередь продавала. Она умерла 1 сентября, отвела внука первый раз в первый класс, села дома на диванчик и умерла со счастливой улыбкой. Харитоша в тот день долго ждал бабушку на пороге школы после уроков. Волновался, плакал, то и дело бегал в учительскую звонить. Домой его отвела молодая учительница. Открыв дверь, она сразу сообразила, в чем дело, сказала, что дома никого нет, и отвела мальчика в местный Дом пионеров — в игротеку. Мертвую бабушку Харитон увидел только на кладбище.Учительница и усыновила мальчика. Ей долго пришлось бегать по разным конторам, жилищным управам, опекунским советам, доказывая, что делает это не из-за желания получить освободившуюся жилплощадь. Жирные тетки в ЖЭУ чуть ли не в открытую требовали от нее взятку, а дядя из опекунского совета намекнул, что «за пару палок можно справочку и устроить». Помог бывший тренер отца Харитона. Он набил морду любвеобильному «опекуну», записал на диктофон ЖЭУшных теток и сдал кассету в милицию, а последнюю проблему — незамужнее положение учительницы — решил, женившись на ней. Сначала фиктивно, потом — по-настоящему.Когда началась «заваруха» на таджикской границе, он записался добровольцем и поехал на далекую заставу с женой и детьми (Лариса родила ему двух чудных дочек) инструктором по альпинизму. Харитон, отслужив в армии, поехал туда же — сверхсрочником.В день своего тридцатилетия он осиротел во второй раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46