Начало эвакуации граждан намечалось на второе апреля. Согласно сообщению, в каждом районе префектуральные управления, городские и деревенские мэрии должны объявить время и место сбора и отправки. Но время шло, а объявлений все не было. Сразу после правительственного сообщения прекратили продажу билетов на международные авиарейсы. Постепенно началась эвакуация больных и необходимого медицинского персонала, однако их вывозили только в случаях готовности эвакопунктов. Люди, живущие вблизи аэропортов, все пристальней вглядывались в торопливо садившиеся и взлетавшие самолеты.
…Если транспортировка граждан временно прекращена, то почему ежедневно вылетает столько переполненных пассажирами самолетов?.. Кто эти пассажиры? Может, родственники важных правительственных чиновников, богачи со связями?.. Выходит, им можно?.. А как же мы?.. Что же, нас будут тут мариновать до последнего?.. Или того хуже — бросят на произвол судьбы?..
Вслух об этом пока не говорили, но в глазах людей, смотревших вслед улетающим самолетам, светились тревога и недоверие.
И все же люди еще не потеряли веры в общество и в правительство. Правительство как-нибудь справится… Эта надежда покоилась на глубоком сознании своего национального единства — ведь все они, и политические деятели, и чиновники, японцы.
Уж слишком долго в пароде воспитывалось представление о «целостности нации»… Чувство национальной сплоченности, чувство единства с «руководителями» заставило народ, несмотря на резкую критику правительства и военной клики, ощутить и собственную вину, когда после войны, прекращенной одним мановением императорской руки, предали казни тринадцать военных преступников. Это неискоренимое, похожее на детскую веру в родителя чувство — «он в крайнем случае всегда поможет», — все еще продолжая жить в народе, определяло «послушание и покорность судьбе» в условиях опасности.
Но наряду с традиционным непротивлением воле «заботливых отцов-правителей» в людях жила и другая система поведения. Она сложилась под влиянием резких противоречий в современном обществе. Суть этой системы сводилась к тому, что если у тебя взяли, если ты потерпел или был оскорблен, то надо поорать, потопать ногами, а то и кулаки в ход пустить… Впрочем, в подобных случаях люди почти никогда не действовали до конца всерьез. И это опять-таки определялось их подсознательным «сыновним» отношением к «отцам государства» и обществу. После бурной эмоциональной разрядки наступало некое умиротворение — мол, чего уже теперь, стоит ли безобразничать в собственном доме… Но сейчас ситуация была особой. В народе постепенно накапливались тревога и недоверие к правительству, и если пока они не находили выражения, то страх, который рос словно снежный ком, ежеминутно мог привести ко взрыву.
Тревожная атмосфера сгущалась не по дням, а по часам. Люди двигались автоматически, устремив взор в пространство. Если взгляды их встречались, то ужас, который они читали в глазах друг друга, лишь приумножал страх — каждый чувствовал себя загнанным зверем.
А земля все продолжала дрожать. И с неба беспрестанно сыпался белесый пепел…
Коммуникации постепенно выходили из строя. В городах, отрезанных от сельскохозяйственных районов, уже ощущался недостаток продовольствия. В Токио после землетрясения не прекращалось действие закона о контроле над ценами и нормированием продуктов питания, а теперь, в условиях чрезвычайного положения, все средства связи, транспорт, нормирование продовольствия и предметов первой необходимости и цены на них окончательно перешли под полный контроль правительства. Однако, как только закон о контроле был объявлен, с прилавков разом исчезли все товары. Правда, дней через десять, благодаря активному вмешательству правительства, положение удалось исправить. Но выход из строя: транспортной сети по всей стране нарушил товарооборот, превратив нехватку продовольствия в столице в серьезнейшую проблему.
— Карточная система? — раздраженно переспросил без времени постаревший мужчина и посмотрел на жену так, словно она была в этом повинна. — И когда же?
— Со следующей недели. А на этой неделе вообще не будут торговать.
Усталая, средних лет женщина вытащила из корзинки немного овощей и несколько пакетиков лапши быстрого приготовления.
— Но ведь до следующей недели еще три дня! — сказал муж, посмотрев на календарь. — Есть у нас дома хоть что-нибудь? Хоть какие-то запасы?
— Только четыре килограмма риса. С воскресеньем еще четыре дня… Ни мяса, ни овощей почти нет. Да, есть еще немного консервов…
— Почему же ты своевременно не запаслась? — муж был явно недоволен. — Ведь знала же, что так будет!
— Но в магазинах уже две недели почти ничего нет. Только очереди. Я ведь каждый день стою-стою, чтобы хоть что-нибудь купить… Стою и детство вспоминаю. Когда кончилась война, я училась в начальной школе. Кругом пожарища и очереди, очереди без конца… Голодно было… Вспоминается как дурной сон. Разве могло прийти в голову, что это повторится…
Она взяла пакет лапши.
— И это-то еле достала. Никто не хочет продавать. Хозяин магазина сказал, что оставил только для себя. Я уж потеряла надежду, хотела уйти. Но подумала о ребятах — ведь трое. Ну, стою, задумалась. Хозяин и шепчет мне на ухо: «Оку-сан, мне нет смысла брать деньги, но, если у вас есть кольцо с драгоценным камнем, могу поменять…»
— И что же… — с возмущением выдохнул муж. — Поменяла?! Какое кольцо?..
— Ну, помнишь, когда ты получил премию, то подарил мне в день рождения…
— Кошачий глаз? — хрипло спросил муж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178