В нейтронитном скафандре можно жить на Солнце! Нейтронитная броня астролета выдерживает удар даже крупных метеоров, не пропускает самых мощных космических излучений.
Это же замечательно! Надеюсь, для нас изготовлены нейтронитные скафандры?
— К сожалению, нет, — ответил академик. — За десять последних лет вся атомная промышленность Восточного полушария при полном напряжении мощностей смогла синтезировать лишь семнадцать тысяч кубиков нейтронита, так как его производство чрезвычайно сложно и энергоемко. Этого количества едва хватило на постройку «Урании». Будем надеяться, что к моменту нашего возвращения нейтронит будет добываться так-же легко, как и титан.
— Семнадцать тысяч кубических сантиметров нейтронита — это примерно два ведра, если, конечно, можно было бы налить его в ведра. Хватило ли этого количества на обшивку корпуса ракеты? — усомнился я.
— Вполне достаточно. И даже осталось для покрытия внутренних поверхностей гравитонного реактора, квантового преобразователя и канала дюзы. Ведь толщина нейтронитной обшивки «Урании» невероятно мала: всего одна сотая доля миллиметра.
Я бегло прикинул в уме: если один кубик нейтронита весит четыре тонны, то «два ведра» — шестьдесят четыре тысячи тонн. Вес двух крупных океанских судов, вместившийся в тончайшей пленке, которая покрывает ракету!
Запасы гравитонного топлива составляли около восемнадцати тысяч тонн. На долю механизмов, приборов, деталей и конструкции приходилось всего сто тонн веса, так как они были изготовлены из сверхлегких и в то же время сверхпрочных сплавов.
— По расчетам Академии Тяготения, — сказал Самойлов, — запаса гравитонов хватит на десятикратный разгон корабля до скорости света и на обратное торможение до обычной скорости, равной пятидесяти километров в секунду. Фотонная ракета должна быть длиной от Москвы до Нью-Йорка, чтобы заменить нашу «Уранию».
— Так мы можем на ней лететь хоть до края Вселенной! — воскликнул я.
— И даже дальше, — пошутил академик.
Месяц, отведенный для ознакомления с «Уранией», пролетел незаметно. Академик весь этот месяц провел в бесконечных научных совещаниях, обсуждая с провожающими нас учеными, астрономами, конструкторами и инженерами детали полета к центру Галактики, режимы ускорений и замедлений, способы ориентировки и нахождения обратной дороги к Солнцу. Его постоянно окружали математики и программисты, переводившие решения ученых в строгие цифры программ-команд для электронных машин и роботов. Я изучал внутреннее устройство астролета, приборы управления и функции роботов. В этом чудесном корабле все было так необычно и интересно, что я уже ни о чем не жалел. Особенно полюбился мне небольшой уютный салон, служивший одновременно и столовой и спальней. Одна из стен салона напоминала пчелиные соты: в глубоких узких ячейках, прикрытых пластмассовыми прозрачными створками, находилась особая питательная среда для микроскопических водорослей. Водоросли представляли собой искусственно выведенный вид хлореллы — водоросли, обладающей огромной активностью фотосинтеза. При микроскопических размерах каждой особи хлорелла имела максимальную площадь соприкосновения с окружающей средой, а значит, поглощала много углекислоты и выделяла в больших количествах свободный кислород. Кроме того, эти водоросли, на худой конец, могли употребляться астронавтами в пищу.
Противоположная стена, тоже ячеистая, служила информарием: там в сотнях выдвижных ящиков хранились микрофильмы, в которых были собраны важнейшие достижения современной человеческой культуры, науки и техники. Достаточно было вложить микрофильмы в проективный автомат, как на экране появлялись тексты научных книг, изображения приборов в сопровождении голоса комментатора, цветные картины великих мастеров живописи, художественные фильмы или концерты выдающихся артистов.
Снизу из стены выдвигались две складные койки. Посреди салона стоял круглый стол с креслами. Дверь из салона вправо вела в лабораторию, до отказа заполненную приборами, установками, инструментами. В стены салона были ввинчены портреты великих ученых, открытия которых позволили человечеству завоевать Космос. Среди них были Лобачевский, Лорентц, Циолковский, Эйнштейн. Тут я вспомнил, что у меня есть небольшой портрет Лиды, и решил повесить его в лаборатории.
Дверь налево вела в анабиозную комнату. Там были смонтированы две анабиозные ванны. В старых конструкциях анабиозных ванн применялся обычный переохлажденный биологический раствор с довольно грубой дозировкой излучений, что не позволяло находиться в них более пяти лет кряду без обновления среды. В наших ваннах применялся особый анабиозный раствор, в состав которого входил дейтерий. Живительные свойства дейтерия были известны еще в 50-х годах XX века, но лишь совсем недавно люди научились точно дозировать его микрорастворы. Дейтерий как бы «консервирует» организм человека на той стадии, в которой его застал. «Проспав» в дейтериевой ванне пятьдесят-сто лет, мы постареем не более чем на два-три года. Особые излучения, пронизывая ванны, вызывают резонанс колебаний атомов дейтерия и микроструктур тела, обеспечивая сохранение всех функций организма. Реле времени, соединенное с радиевыми часами, по мере надобности будет включать автомат пробуждения астронавта, лежащего в анабиозе.
При прежних кратковременных полетах мне не приходилось сталкиваться с устройством такого рода, и я спросил академика:
— Верно ли сработает реле времени? Выведет ли оно нас из состояния «вечного сна»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88