Именно сквозь. Взгляд был рассредоточенный и ни за что не цеплялся. «Знаешь, так иногда бывает, когда чертовски устал. Сидишь, уставившись в одну точку, ничего не видишь и не слышишь. И голова совершенно пустая. До звона». Просто не спалось. Даже под уютное сопение давно и беспробудно уснувшего напарника. Мысли лениво тащились, никак не соприкасаясь между собой. Даже не следуя одна за другой. Каждая была сама по себе. Еще не сон, но уже и не явь. Полуобморочное состояние между. Вспомнилось вдруг детство. Шумная компания пацанов на берегу широкой уральской реки. Кама… Свежий ветер, сдувающий с тела жар солнечных лучей. Прохладные брызги прибоя. Скалистые утесы с соснами и елями на макушке. Галечный пляж… Камешки горячие, нагрелись за день… Если их погладить… Он погладил… Вот только спине неудобно. Лежать на гальке, знаете ли… Он замер. Спине действительно было неудобно. Он резко, даже судорожно сел, ощущая между лопаток горячие отпечатки. Сердце ухнуло куда-то вниз. Он совершенно отчетливо и сразу понял, что никакой это не сон. Какой, к чертям собачьим, может быть сон, если перед тобой расстилается широкая гладь реки с еле видимой рябью, отблескивающей в лучах солнца, шипит накатывающая на гальку вода… А запах! Ни с чем не сравнимый запах свежего хвойного, с примесью нагретого плавника, воздуха! Он даже щипать себя не стал. А просто поднялся и, осторожно ступая по камешкам, пошел вдоль берега. Потоптался у воды, попробовал пальцами. Прохладная… Бездумно повернулся и боком, боком приблизился к скалистой стенке с пробивающимися местами сосновыми ростками. Приложил ладонь. Шершавое и теплое. И что теперь? Солнце уже касалось верхушек деревьев, отбрасывая длинные тени. Стало быть, вечер. А он один на пустынном берегу. «На берегу пустынных волн…» В спортивных трусах… Можно сказать, что без ничего. Ну и как сочетается наш воинствующий материализм вот с этим явлением? Из прошлой жизни – только трусы, а из нынешней – целый мир вокруг! Такой знакомый чудесный мир! Но ведь это невозможно… Или все-таки возможно? «Хочу обратно, – подумал он, – хочу в свою привычную колею. Здесь прекрасно, но надо сначала понять… А чтобы понять, нужна спокойная обстановка… Своя… Но ведь и эта своя. Нет, пока еще нет. Не своя… Хоть и знакомая…» Ему так захотелось вернуться, так захотелось. До боли в затылке. И он снова оказался здесь, в карантинном отсеке. «Знаешь, Брюс, я ведь не испугался даже. Удивился, да, но не испугался. Просто было как-то до невозможности странно. Запредельно. Ну, вот ты точно знаешь, что этого не может быть, а оно есть. И ещё как назойливая муха всё время зудела мысль, что вот теперь надо будет как-то это объяснять, может быть, даже оправдываться, что появятся в связи с этим какие-то определенные неудобства. Ну, ты понимаешь…» До утра он так и не уснул, беспокоясь, ворочаясь с боку на бок, вновь и вновь переживая свое ирреальное путешествие. Он ждал, что вот сейчас, с минуты на минуту, прибегут взволнованные биологи и медики и начнут выяснять, что это случилось с показаниями приборов. Откуда появился провал в записи. «Сколько меня не было? – прикидывал он. – Минут десять? Или пятнадцать?» Вполне достаточно для всеобщего ажиотажа. Приборы глючить не могли. Они никогда не глючили. Во всяком случае, на его памяти. Да и не слыхивал он никогда о таком. Но время шло, и всё было спокойно. Обычные контрольные проверки. Не более того.
Тогда он расслабился и стал прокручивать кино обратно, попутно анализируя ключевые моменты. И пришел к выводу, что причиной всему мог быть только их недавний прокол пространства. И даже не столько прокол, сколько их непонятный возврат в точку старта. А уж когда он сегодня услышал о пресловутом «мерцающем выходе» и неадекватном поведении кошки Эммы, всё встало на свои места. «И тут еще ты рассказываешь о какой-то сфере. Вот и получается, что ходившие на ПП-1 живые существа приобрели необычайные способности. Правда, возможны исключения. Надо бы остальных порасспросить…» Остается только один неясный для него момент. Почему приборы не фиксируют их экзерсисы? Или фиксировать-таки нечего, а всё это – игры потрясенного разума?
– Да, но Эмма? – сказал Тернер.
– Вот! – кивнул Кобыш. – Вот! Тут-то всё и сходится. Приборы ее тоже не фиксируют. То, что она вытворяет, Веня Лямкин просто увидел. Увидел глазами… И они тоже до сих пор ни хрена понять не могут.
Тернер медленно провел пальцем по столу:
– Это не единственная и не последняя странность, Дим. И ты это знаешь не хуже меня. Мы пытались выйти за пределы Системы, а кошка всего лишь пролетала до Луны и обратно.
– Так то – кошка, а не человек. Кошки, как было сказано выше, существа загадочные и таинственные. Ей могло понадобиться исчезающе минимальное воздействие для инициации способностей. Нам же нужен был основательный пинок.
Брюс пожал плечами и некоторое время сидел молча, продолжая выводить на столе невидимые узоры. Наконец он поднял голову и, пристально глядя Кобышу в глаза и старательно выговаривая фразы, произнес. Почему-то шопотом:
– В твоём рассказе есть еще одна маленькая нестыковка, Дим. Лето в родных краях – это, наверное, прекрасно. Но сейчас на Земле декабрь…
– Да, – мрачно сказал Кобыш. – Да. Действительно несуразица. Я знаю. И прежде чем делать какие-то выводы, я хотел бы пообщаться со всеми остальными из нашей команды.
Слава Ли вошел в свой кабинет и молча погрузился в кресло. Кабинетом, конечно, это можно было назвать чисто условно, но согласитесь, целых пятнадцать почти индивидуальных метров на орбитальной станции – это что-нибудь да значит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22