– О! А Сергей знает, что это был не он?
– Про Сергея я вообще ничего не знаю.
– Круто. Водку будешь?
– Завтра ж на охоту… то есть на работу.
– Делов-то. Давай, рассказывай все по порядку.
Я рассказала. Наташка слушала молча. Верный признак того, что моя глупость перешла всякие разумные границы, раз она даже не язвит.
– Бедный Андрей,- наконец сказала она,- два месяца ожидания коту под хвост. Кстати, ты хоть представляешь себе, сколько стоит ужин в том ресторанчике?
– Слава богу, нет.
– А что вы хоть ели?
– Не знаю. Мороженое.
– По-нят-но. Мороженое… Это наверняка было самое дорогое мороженое в твоей жизни.
– Знала бы, не ела. Оставила б на память.
– Ладно, так ты у меня будешь жить?
– Не знаю. Завтра позвоню Сергею, скажу, что приехала, и буду ориентироваться по ситуации.
– Да уж. Ты у нас видный ориентирщик. Зато не скучно. Удачно я все-таки тебе мужика нашла, теперь на всю жизнь есть занятие.
И Наталья бодро удалилась во вторую комнату, подгоняемая летящими вслед подушками.
На выставку мы с утра приехали вдвоем с подругой. Коллеги смотрели на меня с сочувствием, хотя они уже привыкли к тому, что в Москве на выставках я, мягко говоря, не всегда высыпаюсь. Я подождала до одиннадцати часов, чтобы не разбудить Сергея, и трясущимися руками набрала его номер.
– Да! Катя?
– Да. Катя. Я приехала. Я на выставке…
– Я тебя вечером заберу.
– Хорошо. В семь.
– До встречи.
Трубка загудела, а я так ничего и не поняла. Так он меня ждал или как? По голосу вроде да, но где же тогда «мяу» и «целую»?
Тем не менее меня слегка отпустило и я даже решила что-нибудь съесть. После вчерашнего ужина во рту ни одной маковой росинки, кроме водки, не было.
И дернул же меня черт есть эти пирожки! Сколько раз я уже убеждалась: нельзя есть незнакомую еду в незнакомом месте. Зачем я вообще куда-то ходила? Но меня вытащила секретарша Лена под надуманным предлогом, что в буфете все страшно дорого. Если бы я знала, чем все это кончится, я бы заплатила втрое дороже!
Короче, нашли мы место, где все дешево. Мало того, что дешево, так я еще и набрала себе каких-то пирожков с мясом. С мясом! Я вообще этого никогда не ем! Они мне сразу показались подозрительными!
Через пару часов я начала подозревать неладное. К концу рабочего дня мне было уже понятно, что еда – это худшее из зол, существующих на свете, а мысль о пирожках с мясом вызывала содрогание. Кроме того, начала подниматься температура. Вялость была необыкновенная, чтобы дотянуть до конца рабочего дня, пришлось сгонять в аптеку и выпить целую жменьку таблеток во главе с аспирином. И это тоже была ошибка! Температура сбилась, но чудовищно разболелся желудок, к тому же я покрылась испариной и стала небесно-голубого цвета. Обычно голубой мне идет. Но, видимо, не сегодня и не в таких количествах.
К приезду Сергея я была совершенно никакая. Не было сил ни радоваться, ни огорчаться, ни следить за его реакцией. Не было сил даже рассказывать, что случилось. Я практически упала к нему на руки и промычала что-то насчет того, что очень устала. Правда, усталость и нервы взяли свое, и, уткнувшись в него носом, почувствовав запах родного одеколона, я разревелась. Сергей, умница, ни о чем не спрашивал, гладил по головке, а дома уложил в постель и отправился к Наташе за моей сумкой. Я сказала ему, что Наташа приезжала на выставку с утра, а потом поехала домой и забрала мои вещи.


**

Утром я по-прежнему ничего не понимал. И днем по-прежнему ничего не понимал. Зато к вечеру начал ничего не понимать по-новому – с жуткой головной болью и общим отупением. Вот к чему приводит непродуманное думанье одной и той же мысли.
«Что же теперь делать?» – гласила эта мысль. О возобновлении отношений с новой Катериной и речи не шло. Я понимаю, человек специально в Москву приехал, ехал встретить здесь родную душу. Ревет, сейчас, наверное, в три ручья. (Кстати, почему говорят «в три ручья»? Глаза-то два. Возможно, еще из носа течет?) Но сочувствия во мне эта наглая самозванка не вызывала.
А что говорить моей родной Кате? Я ведь уже второй раз ей почти изменил. Опять придется не то чтобы врать – недоговаривать. А она почует. Уже почуяла: среди дня позвонила неживым голосом и сообщила, что приехала. В прошлые разы еще из поезда начинала названивать. И я летел ее встречать, хватал в охапку…
Приехав на выставку, я убедился в своих худших подозрениях – Катя очевидно питала худшие подозрения. Она была бледна, как Офелия после водных процедур, слова цедила неохотно, а при попытке обнять разревелась страшным ревом.
Естественно, ни о каких чувственных ласках после долгой разлуки речи не было. И хорошо. Не ощущал я себя сегодня героем-любовником. Мы даже спать легли порознь. Так получилась. Катя уснула на тахте, свернувшись калачиком, я туда не вписывался даже сидя, а будить и переносить на ложе было жалко. Ночью я несколько раз слышал, как моя бедная женщина вставала и ходила в ванную, где, по-моему, рыдала.
Поутру Катя отказалась принимать пищу. Вот тут я окончательно перепугался. Аппетит – это то, что у моей Кошки пропадает вместе с пульсом. С большим трудом удалось уговорить ее на сухарик с жиденьким чаем. На выставку, понятное дело, я ее не отпустил.
На службе нужно было появиться обязательно, и я отправился с твердым намерением быстренько все порешать и вернуться к умирающей. Естественно, тут же начались бесконечные совещания, встречи и звонки. Уже надев верхнюю одежду, я полчаса бегал по офису, доделывая хотя бы самые срочные дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48