Сверхпространство.
Саския прижалась к Табите, плача так, словно у нее разрывалось сердце, и умоляя Табиту спасти ее, увезти домой, вернуть ей брата.
Если временами Саския и ее брат-близнец напоминали Табите Трикарико, то они напоминали ей и Реллу — по этой своей манере бросаться в крайности: от некоторой уверенности в себе и экзальтации в следующий момент падать в пропасть бесконечной и безутешной скорби. И ждать от тебя, что ты будешь разделять их состояние.
— Я хотела быть сама по себе, — немного успокоившись, хрипло сказала Саския, — но не так…
— По крайней мере, он был счастлив, — сказала Табита, прижимая к себе Саскию.
— Он сошел с ума, — с всхлипывающим вздохом ответила та.
— Он был счастлив, — повторила Табита. — Ему там действительно нравилось. Некоторым людям нравится.
Но Саския не желала с этим соглашаться. Ее брат ударился головой во время крушения:
— Он сошел с ума! Говорю тебе!
— Хорошо, — сказала Табита, — ну и что? Даже если так? Если бы мы были сумасшедшими, мы были бы счастливы здесь. Разве это не было бы приятно? — Она повысила голос. — Разве это не было бы приятно, капитан Пеппер? Мы получали бы удовольствие. Вам бы это понравилось, да? Вы ведь любите, когда ваши пассажиры наслаждаются путешествием, правда?
Но Саскию не так-то просто было отвлечь:
— Если я не могу говорить с ним, я хочу говорить о нем, — заявила она.
Табите этого не хотелось. Но это все-таки было какое-то занятие. И если это все, чем она может помочь Саскии, она это сделает.
Саския заговорила. Ее голос дрожал:
— Он никогда не радовался, когда я грустила. Мы чувствовали одинаково. Мы все. Если одному из нас было грустно, остальные подбадривали его. Мы были так счастливы! Мы не знали… даже не знали, что мы… — Она сглотнула, потом сильно чихнула. — Тогда было легче — когда нас было пятеро. Не хочу об этом говорить, — добавила она.
Табите, в свою очередь, хотелось. Не подумав, она спросила:
— А вы правда из Абраксаса?
— Кто еще мог такое сделать?
— Не знаю, — отозвалась Табита; но о том, что пронеслось у нее в мозгу в тот момент, она думала раньше, и не раз: что Близнецы Зодиак были не экспериментальные создания, не постгуманоиды, вовсе не были получены путем клонирования и не явились из Абраксаса, а что они с Земли, откуда-нибудь из Европы, из какой-то гористой местности, где есть коровы. Что они цирковые артисты со странными амбициями и, как большинство артистов цирка, — очень хорошие актеры.
Саския сказала просто:
— Я просто все время думаю. А Могул мертв. Я думаю о чем-нибудь, а потом обнаруживаю, что в конце я прибавляю: а Могул мертв. Это не горе. Пока нет. Если они нас скоро отсюда не выпустят, я покажу им настоящее горе, — сказала она, и ее голос стал низким и напряженным. — Я покажу им горе.
Словно она точно знала, что на уме у Табиты.
— Табита, — сказала Саския. — Я к этому привыкла. Так со мной было всю жизнь: меня запихивали в ящик, и люди смотрели на меня. У нас была своя квартира — большая детская с такой же средой, как у Ханны. Серафимы и Херувимы все время приходили и уходили.
А потом нас осталось только двое, и Кстаска вывела нас и посадила на корабль, и мы решили, что пришел наш черед.
Но домой мы так и вернулись.
Саския придвинулась поближе к Табите, ища утешения. Она была совсем невесомой.
Саския продолжала:
— Мы бежали из одного ящика в другой. Где мы прятались? В кабаре. Как будто не могли прожить без того, чтобы люди не смотрели на нас.
— Ты думаешь, для этого они и… сделали вас?
— Мы думаем, они хотели доказать сами себе, что они могли делать… по-прежнему могли делать обычных людей. Обычных! МЫ — это, то есть, мы были, мы были такими, какими представляют себе обычных людей Серафимы.
— Значит, они все это придумали.
Саския подозрительно посмотрела на Табиту.
— Ты не обычный человек, — заверила ее Табита.
— Каждый человек не обычный, — нетерпеливо ответила Саския. — В этом весь смысл. Мы были единственными, кто мог бы стать обычными, нас было пятеро, абсолютно похожих друг на друга. А все остальные — в мире нет двух одинаковых людей. А теперь и из нас я осталась одна.
Табита подвинулась, чтобы утешить ее, но в этот момент Саскию беспокоило не то, каким образом она достигла своей уникальности.
— И теперь я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО такая же, как все! Табита! Я обычная!
Табита улыбнулась:
— Ты понимаешь, что только что сделала спираль? То, что ты говорила. Ты дважды обернулась вокруг своей оси.
Саския не поняла.
— О, не важно, — сказала Табита и поцеловала ее в лоб.
— Ты надо мной смеешься.
— Ничего подобного! Разве я смеюсь? Разве?
— Да.
Табита засмеялась:
— Ну, хорошо, — сказала она. И погладила Саскию по спине. Потом остановилась.
— Сколько вы пробыли… сколько тебе лет?
— Девять, — ответила Саския.
Табита была ошеломлена и уязвлена.
— А, ну это-то совсем просто, — сказала Саския, неправильно истолковав причину изумления Табиты. — Общая акселерация — для них это была основа основ.
Табита была не совсем уверена, что для нее это основа основ. Правда, теперь с тем же успехом может стать. Но все же понадобится какое-то время, чтобы к этому привыкнуть.
— А как ты это делала, с усами?
— С какими усами? У меня нет усов.
— Об этом и речь.
— Тогда о каких моих усах идет речь?
— Они у тебя бывают. Иногда. Когда ты, когда мы… Когда ты пришла в мою кабину…
— Это была не я, — упорствовала Саския. — Могул… иногда… он…
Табита подумала, что могло бы не заставлять Саскию на каждом шагу вспоминать Могула.
Дверь без стука отворилась.
— Еда, — сказала Саския.
За дверью стоял большой черный робот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153