А избежать их можно было, создав порядок, при котором каждый человек знал бы, на что он может рассчитывать в жизни, и не стремился бы к большему.
— Я понял вас, — сказал Хейл, выливая в бокалы остатки вина. — Вы создали мир, в котором не осталось мечты и надежды. Теперь я понимаю, откуда взялось изобилие добровольцев.
— И на что, по-вашему, мы можем рассчитывать теперь?
— На новую надежду, — объяснил Хейл. — В сущности, вам редкостно повезло. Очень скоро вы ступите на новую планету, на которой начнете писать свою историю с чистого листа. От всей души позвольте пожелать вам удачи.
— В сущности, это очень грустно, — произнес Протектор. — Что хорошего в том, чтобы, наделав ошибок в прошлом, провалив генеральный экзамен истории, начинать все с чистого листа?
Хейл допил свое вино. Залпом.
— Уверяю вас, — сказал он, — бывает намного хуже. Вы просто счастливчики. Мы с вами не знаем и не можем знать, скольким цивилизациям и разумным расам судьба просто отказалась выдать чистый лист.
В ту ночь старый букинист увидел себя во сне угодившим в переплет одной из своих книг. Чем именно он был в книге, старик не понял, может быть рисунком, может частью текста, но, просыпаясь в полудреме, он отчетливо вспоминал состояние беспомощности и фатальную обреченность, помноженную на абсолютную бессмысленность происходящего. С чем бы это сравнить? Представьте малость рехнувшегося от сидения за компьютером любителя игры в DООМ, которому на протяжении долгих часов снится сон, в котором он не игрок, а главный персонаж уже навеки выбранной игры. Это только на первый взгляд прикольно. А представьте, каково это, утратив от усталости смысл действий, бесконечно бродить по убого оформленным лабиринтам и палить в опостылевших чудовищ. И в один далеко не прекрасный момент услышать из уст какого-нибудь зеленого ящера слова, произнесенные самым человеческим голосом. «Да хватит тебе, герой! — скажет ящер. — Устал ведь, отдохни. Зачем так стараться? Один черт, этот придурок заставит начинать все по новой».
На этот раз старому букинисту пришлось бороться с ощущением более тягостным, чем то, которое связано с представлением о плывущем в пустоте диске и дремлющем змее. Каково чувствовать себя если не куском текста, то уж точно частью чужой материализовавшейся идеи? Старик находился в том невыносимом состоянии, при котором в голову невольно приходят мысли о пистолетах с одним-единственным патроном в казеннике, о маленьких непрозрачных пузырьках с подозрительным содержимым и о прыжках с более-менее смертельной высоты. Старый букинист вздохнул и спустился в свой магазин.
Он догадывался, что неприятные сны каким-то образом связаны с незнакомцем и оставленной книгой. Логики в этом не было, но, когда ваше знание приходит с конкретностью бегающих по коже холодных мурашек, строгая логика может спокойно взять отпуск и пойти выпить по стаканчику на пару со здравым смыслом.
Итак, старик снова открыл книгу. «Малыш сидел на берегу, — прочитал он, — на том же самом месте, где два дня назад семафорили клешнями крабы. Он был растерян настолько…»
«Малыш сидел на берегу, на том же самом месте, где пару дней назад семафорили клешнями крабы. Он был растерян настолько, насколько может быть растерян маленький человек, которого на протяжении двух последних суток схватили, волокли под мышкой, несколько раз обманули и чуть не изжарили выхлопами драконьих легких. Но главное, он не представлял, что делать. Дейзи находилась где-то в трижды загадочном Заоблачном замке, а он был здесь, и их разделял горный хребет, и перевал, и дракон, на снисходительность которого больше не стоило рассчитывать.
Отвлеченно рассуждая, имелся и водный путь, но, во-первых, пришлось бы очень долго плыть вдоль обрамляющих побережье скал, а во-вторых, Малыш не умел плавать. Итак, он сидел на берегу, в том отрешенном состоянии, из которого человека может вывести разве что чужое вмешательство. Скажем, кто-нибудь над самым ухом произнесет участливые слова. Например, спросит: «О чем задумался, Малыш?»
— О чем задумался, Малыш? — прозвучало над его ухом.
Он поднял голову и увидел почти незнакомого человека.
«Почти» потому, что кое-что он все-таки смутно припомнил. Этот незнакомец бывал в Долине, но очень давно. Это одно из воспоминаний, сохраняющихся в памяти несколькими бледными картинками, подробностей которых, хоть убей, вам не припомнить. Но, во всяком случае, Малыш знал, что незнакомцу можно верить. И это было немало.
И он начал рассказывать, а незнакомец слушал, изредка вставляя какой-нибудь вопрос.
— Мы нашли ключ на старом складе, — сказал Малыш. — Мы решили, что этот ключ от нижнего лифта, и пошли туда…
— Кто «мы»? — спросил незнакомец.
— Я и Дейзи.
Незнакомец улыбнулся. Могло показаться, что рассказ Малыша его чем-то порадовал.
— Дейзи, это та самая светлая малышка? — уточнил он, присаживаясь на песок рядом с Малышом. — Вы так ее зовете?
Теперь Малыш мог получше его рассмотреть. Незнакомец был одет несколько картинно и в тоже время небрежно. Так сказать, небрежно-картинно: кожаный колет, одетый поверх рубахи, широкие штаны, заправленные в сапоги с отворотами, а на голове повязано что-то вроде платка. И конечно же, имелся меч, только не на поясе, а перекинутый за спину.
Малыш кивнул.
— А когда я в последний раз бывал здесь, вы почему-то все время ссорились, — вспомнил незнакомец. — Я рад, что этого больше не случается.
Малыш не стал сообщать, что ссориться они не перестали, и рассказал, как они попали в плен к гоблинам и снова оказались на поверхности земли.
— Хорошо, что вы сами нашли путь на ту сторону, — заметил незнакомец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162