Мало того что он потерял свои земли, его еще в тюрьму заключили. Приговор гласил — отрезание языка и руки.— Что же он такого совершил? Это, должно быть, какое-то страшное преступление?— К такой мере действительно приговаривали за насилие и грабежи, но это было до того, как кагаверцу Ругательство.

Ракхел захватил трон. В чем, спрашиваешь, его преступление? В том, что его дети кричали: «Да здравствует король Каролин!» — когда один из приспешников узурпатора проезжал мимо их деревни. Детишки просто хотели поприветствовать приближенного короля, спроси их, и они бы не смогли объяснить, чем один король отличается от другого, но этот законченный негодяй Лиондри Хастур усмотрел в этом заговор и заявил, что следует научить малых деток культурному обхождению. Детей схватили и отправили в поместье Лиондри, а Аларика бросили в тюрьму. Один ребенок умер, жена Аларика была так расстроена свалившимися на нее несчастьями, что выбросилась в окно и разбилась насмерть. Да-а, Аларику пришлось хуже всего, так что не думай о нем плохо. Это не тебя он ненавидит, а свою проклятую жизнь.Решили опустила глаза и долго задумчиво изучала переднюю луку седла. Понятно, почему Орейн рассказал ей эту историю — он, Орейн, был благородный человек. Он мог быть терпимым, мог симпатизировать даже такому человеку, как Аларик, а то, что у этого мужика душа с изъяном, Ромили не сомневалась. Те гнусности, которые он говорил о своем хозяине, ничем не могут быть оправданы. Даже этой душераздирающей историей…Наконец она тихо ответила:— Я постараюсь не обращать внимания на его выходки. Буду относиться к нему по-дружески, дядюшка.Но тут она почувствовала смущение — своим рассказом Орейн задел какую-то струнку, вызвал неудовлетворение и любопытство, которые необходимо было прояснить. Алдерик упоминал о Хастурах как о людях, спустившихся с небес, рожденных богами, а в устах Орейна имя «Хастур» звучало как оскорбление.— Неужели, — спросила она, — все Хастуры продались дьяволу?— Ни в коем случае! — воскликнул Орейн. — Более замечательного человека, чем Каролин, еще не знала наша земля. Единственная его ошибка состояла в том, что он отметал всякие подозрения, любые обвинения в измене в адрес его ближайших родственников. Он был слишком добр с незаконнорожденными и прощал им все, даже дерзкие выходки, ставившие под сомнение законность власти короля…Великан замолчал, впав в размышления, и Ромили, окинув взглядом его застывшее лицо, догадалась, что в ту минуту он умчался мысленно далеко-далеко, за сотни лиг от нее, от своих людей, от дома Карло. Ей показалось, что она знает, где теперь плутала память великана — перед ней въявь открылся прекрасный город, лежащий в котловине между двумя горными седловинами. Зеленая долина подковой охватывала озеро, воды которого были так прозрачны, что казалось — это зеркало, отражающее небо, горный хребет и белые стены. Там на берегу вздымалась Башня — жители сновали через городские ворота. Все они были высоки, хорошо одеты, наряды их шелковисто и ярко поблескивали… Мираж был таким завораживающе сказочным, что трудно было поверить в его реальность… Следом на нее накатили отчаяние и печаль, поселившиеся в душе этого огромного, могучего человека. Отчаяние изгнанного, печаль бездомного…«Я тоже потеряла дом, тоже лишилась всякой связи со своими родственниками… хотя, возможно, Руйвен ждет меня в Трамонтане… Вряд ли… даже если до него дошла весть о моем побеге. Вот и Орейн совсем один…»
В сумерках через ворота, проделанные в крепостной стене, отряд въехал в Неварсин. Ночь в эту пору спускалась очень быстро, к тому же небо в мгновение ока затянуло облаками, пошел дождь… Дом Карло скакал во главе отряда — на голову был натянут капюшон, почти полностью скрывавший лицо. Все вверх и вверх — сначала по булыжным мостовым, потом по извилистой дорожке. Тропа местами была занесена снегом, и, обогнув несколько скальных выступов, дорожка наконец уперлась в монастырскую стену. Ромили казалось, что никогда она не испытывала такого холода — монастырь располагался за границей вечных снегов, и все его помещения, а также стены и башни были вырезаны из цельной скалы. Перед воротами отряду пришлось немного подождать — они скучились у пьедестала, на котором возвышалось исполинское изваяние Хранителя Разума, склонившего голову под бременем вечных печалей, знаний и прозрений. Рядом — чуть поменьше, но тоже громадная скульптура покровителя монастыря, святого Валентина.К тому моменту, как их пустили в помещение, Ромили уже совсем окоченела — не спасли даже теплые вещи, подаренные домом Карло.Наконец высокий грузный монах, державшийся с непередаваемой величавостью, одетый в просторную темно-коричневую рясу с капюшоном, жестом пригласил их войти. Ромили охватили сомнения — вообще-то она была христофоро и ей было хорошо известно, что женщинам не дозволяется входить в монастырь. Даже в дом для гостей… Но жребий брошен, и сейчас не время для неожиданных сюрпризов. Она быстро прошептала молитву:— Умоляю тебя, Хранитель Разума, и тебя, святой Валентин, простить меня, я не хотела вторгаться в это мужское сообщество. Клянусь, я не допущу, чтобы какой-нибудь мой позорный поступок осквернил эти стены. Вот скандал здесь поднимется, если они узнают, что я женщина!В общем-то в этом вопросе для Ромили тоже было много неясного. Отчего существуют такие строгие запреты на посещение женщинами святых мест? Неужели монахи боятся, что стоит появиться представительницам прекрасного пола — и все их клятвы, обеты, самоотречение разлетятся в пух и прах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173