– Это твоя дочь, судья? – казалось, чужеродец не обратил никакого внимания на последние слова Марвина.
– Да.
– Красивая… Она тоже умрет?
– Это не должно тебя беспокоить. – Марвин едва сдержал вспышку гнева. Речи чужеродца были настолько бестактны, что даже бесконечному терпению судьи подошел конец.
– Ты хочешь жить, малышка? – словно не замечая состояния Марвина, спросил у девочки чужеродец.
– Нет, – она беззаботно покачала головой.
– Так вот, – докучливый гость снова обратился к судье. – Я постараюсь спасти самого себя и всех тех, кто мне поверит.
– Каким образом, хотелось бы знать? – Судья прикрыл глаза, чтобы не видеть лицо собеседника.
– Сейчас я отвечу. Но сначала сам задам несколько вопросов. – Он прошелся по комнате, разглядывая кое-какие сохранившиеся вещи: причудливые комки оплавленного металла, радужные хрустальные слитки, прекрасную керамику, почти не тронутую огнем. – Ты случайно не знаешь предназначенье этого предмета, судья? – Он указал на прихотливую сосульку, в которой слились воедино медь, стекло и железо.
– По-твоему, каждый предмет должен иметь какое-нибудь предназначенье? – Марвин устало погладил дочку по щеке. – Он просто красив, вот и все. Присмотрись, как играют на нем отблески света. Он украшает нашу жизнь так же, как цветы, музыка, дети…
– А я уверен, что этот предмет был создан с совершенно определенной целью. Он предназначен для измерения… как бы это лучше выразиться… в вашем языке нет близкого понятия… Ну, скажем так: для измерения длительности таких, например, явлений, как жизнь.
– Ты говоришь очень путано. Как можно измерить жизнь? Да и зачем? Детство обязательно сменится юностью, а зрелость старостью.
– Представь себе, все на свете имеет свое мерило. От этой стены до той двенадцать шагов. Точно так же можно измерить и жизнь. Но для этого нужно иметь какие-то отметки, вехи. Смену времени года, смену дня и ночи.
– Ночь может наступить еще до того, как ты сомкнешь губы, а может – только в следующем поколении.
– То-то и оно. Небесные явления утратили логику и порядок. Но когда ваши предки создавали эту штуку, – он снова коснулся странной сосульки, в глубине которой поблескивали деформированные зубчатые колесики, – они умели измерять длительность любых событий. Стало быть, когда-то здесь случилось нечто такое, после чего подобные измерения утратили смысл. Кроме того, с той поры сохранилось множество других предметов, назначение которых вами забыто.
– Он говорит о восьминогих машинах, которые хранятся в тупиковом тоннеле Убежища. – Тарвад на мгновение оторвался от свирели. – Одну из них он заставил двигаться. Я видел это своими глазами.
– Такие машины могут двигаться в десятки раз быстрее человека. На одной из них я собираюсь убежать от Лета. – В словах чужеродца судье почудился оттенок гордости.
– Куда? В какие края?
– Вот об этом я и собираюсь поговорить с тобой. – Чужеродец опять уставился на черепах. – Значит, все эти твари должны погибнуть?
– Да. Им не уйти от Лета.
– Но когда Лето отступит, здесь появятся другие такие же?
– После того, как пройдут дожди и взойдет трава, их приползет видимо-невидимо. Иначе чем бы мы тогда питались? Ведь о всех других животных мы знаем только из древних преданий.
– И какого размера будут эти черепахи?
– Раз в пять-шесть меньше тех, которые ты видишь. Здесь они будут отъедаться вплоть до прихода нового Лета.
– Следовательно, должно существовать такое место, где эти твари могут жить и размножаться, пока земля тут превращается в камень, а камень в песок.
– Если такое место и существует, до него не так-то легко добраться. Да и человеку там придется совсем несладко. Черепахи съедобны, но они совершенно чужды нам. У них нет ни ног, ни мозга, ни внутренностей. Неизвестно даже, способны ли они видеть и слышать. Трудно себе представить, какой мир мог породить столь странных существ. Кроме того, там, где бродит столько мяса, должны бродить и его пожиратели. В наши края они, к счастью, не забредают. Но панцири некоторых черепах носят страшные шрамы. В рост человека длиной и глубиной по локоть.
– Неужели никто из вас не добирался до тех мест?
– Плести небылицы – любимое занятие стариков. Спроси лучше у них. Я и так рассказал тебе слишком много. Ты же знаешь, что у нас не принято откровенничать с чужеродцами. Если не хочешь умереть как человек, поступай, как знаешь. Можешь взять себе машину, о которой ты говорил. Нам она не нужна. Поезжай на ней куда угодно.
– Но этому мешает одно обстоятельство.
– Какое же? – Судья уже понял, что от чужеродца не так-то легко отвязаться, но решил терпеть до конца.
– Черепахи едят траву, а вы – черепах. Машине тоже нужна пища.
– Что ты имеешь в виду?
– Она движется с помощью жидкого воздуха, который производят ваши машины холода.
– Вот его ты никогда не получишь! – голос судьи зазвенел. – Холод нужен тем, кто скоро ляжет в саркофаг. Если он окончится раньше, чем температура в Убежище упадет до приемлемого предела, мы все просто изжаримся. Холод для нас – это жизнь! Нам дорог каждый сосуд!
– Мне нужно всего десять-двенадцать штук. Для вас такое количество ничего не значит.
– Десять сосудов – это минимальная норма для одного саркофага. У кого именно ты предлагаешь отобрать их?
– А ведь я мог бы спасти твою дочь. И не ее одну. Отдай свои собственные сосуды и поезжай вместе сынами. Если мы доберемся до страны, которую не сжигает Лето, впоследствии туда сможет перебраться весь ваш народ.
– Ты безумец! Ты ровным счетом ничего не знаешь о нас. Мы здесь родились и здесь умрем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15