Гурмалулу не отрывал глаз от Руби. А она шла, уставившись, как и все австралийцы, себе под ноги, чтобы не наступить на змею или не пропустить чего-нибудь, что может пойти в пищу. Казалось, она его не заметила. И другие, казалось, тоже не заметили его.
Несчастный почувствовал, как в горле у него пересохло. Почему он видит их, а они не видят? Неужели он стал уже духом? Он посмотрел на свои руки и ноги. Они были черные. Значит, он еще не стал духом.
— Руби! — крикнул он. — Смотри, Гурмалулу жив!
Она вздрогнула и выпустила из рук корытце. Руби замерла на месте, дрожа, не смея вымолвить ни слова. Она не шевелилась, не издавала ни звука, не смотрела на него. Его дети, и те спрятались за ней, замерев от ужаса.
— Гурмалулу жив! — повторил он. Из толпы выступил вперед Джубунджава и угрожающе ткнул в его сторону костлявым черным пальцем.
— Когда засмеется бессмертный мальчик Табала, Гурмалулу умрет! Чуринги рассердились и наслали на племя голод и смерть. Поэтому Гурмалулу умрет!
Он повернулся к нему спиной и, торжественно ступая, вернулся к своим товарищам. И затем все они молча, не глядя на него, двинулись снова туда, куда направлялись, высохшие от жары и лишений, черные, словно живые скелеты. Они поплелись туда, где их ждала неизвестность; вместе с родным краем они. потеряли веру в жизнь и в самих себя. Они пересекли побелевшее поле, растянувшись ленивой черной змеей, за которой вилось облачко красной пыли, и затерялись среди волнистых песчаных дюн.
Оцепеневший Гурмалулу продолжал стоять на месте, уставившись им вслед помутневшими дикими глазами, как истощенная от голода, попавшая в ловушку собака динго. В груди его клокотала неудержимая ярость; она кипела, как кипит песок во время бури; горечь, обида и безнадежная злоба поднимались в нем, сплетались в страшный смерч, который, собираясь с силами, воет, захватывает песок, собирает его в своей ревущей груди, прежде чем ринуться вперед и смести все на своем пути. Почему племя изгнало его, почему проклял его Джубунджава, почему не взглянула на него его Руби, почему в ужасе отпрянули от него собственные дети? Кто был виноват в этом? Кто обманом заставил глупого Гурмалулу выкрасть чуринги? Кто заманил его магической огненной жидкостью? Кто погубил его, не дав ему ничего взамен? Кто толкал его от беды к беде? Кто...
И решение само по себе возникло в вихре его отчаяния и озлобления. Смерч, злой дух «вилли-вилли» указал ему на жертву. Джубунджава говорил, что все белые — злые духи. Гурмалулу сейчас уже знал, что мистер Том — самый злой из них. Он не сожалел, что погубил Крума и его сестру. Да и о чем сожалеть? Они тоже были белые. Но главный виновник, тот, кто погубил его жизнь, был мистер Том. Как жить черному человеку без своего племени? Мистер Том должен заплатить за все зло, которое он ему причинил.
Совершенно забыв о Бурамаре, Гурмалулу спустился по своим следам вниз, возвращаясь назад, к своему врагу, к отмщению.
Нашел он его к вечеру. Том Риджер неожиданно почувствовал перемену в нем и побледнел. В кармане он нашел два патрона, и сейчас пистолет его был заряжен. Но Том не хотел стрелять. Не хотел тратить патроны. А больше всего он боялся остаться один в этой страшной пустыне, откуда он никогда не сможет выбраться без чужой помощи. Он боялся убить своего проводника. Все еще на что-то надеялся. Он знал, что у алкоголиков иногда бывают такие приступы слепой ярости. Однако, получив отпор, столкнувшись с решительностью и силой, они пасуют, становятся кроткими, как дети, начинают плакать и хныкать.
— Гурмалулу! — крикнул он, стараясь придать твердость своему голосу. Но у него ничего не вышло. Крик вырвался глухой, голос был осипший от страха.
Чернокожий приближался к нему, страшный, как когда-то, когда он возглавлял отряд мстителей, похожий на сомнамбулу, уставившись в него лихорадочным злым взглядом, стиснув голые кулаки.
— Гурмалулу! — почти взревел Том. — Остановись! Буду стрелять!
И, увидев, что враг действительно его не слышит, он спустил курок. Грохот оглушил его. Но и на этот раз он не попал. Всегда, когда не надо было, он промахивался. Но Гурмалулу заколебался. Он не допускал, что пистолет заряжен, не знал, сколько раз подряд он может выстрелить. Благоразумие вернулось к нему. Он остановился и даже отступил назад — шаг, два, десять. И когда решил, что стал недосягаемым для пуль, остановился.
— Гурмалулу убьет мистера Тома! — прохрипел он.
Столкнувшись с такой злобой, Том не выдержал. Он повернулся и бросился бежать, время от времени оглядываясь назад, готовый выпустить и вторую пулю в своего преследователя. Однако черный мститель не спешил. Он следовал за ним медленно, с упорной настойчивостью, уверенный в успехе, так, как преследовал бы часами, днями намеченную добычу. Инстинкт охотника пробудился в нем — охотника, который настигает опасного зверя, скажем, раненого буйвола.
И Том почувствовал эту непоколебимость. Среди пекла пустыни он почувствовал, как его лоб покрывается ледяным потом. Он понял, что обречен. Он принял нависшую угрозу как наказание, ниспосланное ему какими-то высшими силами — проклятье, которого он не мог избежать, несмотря ни на что, несмотря на свой разум и опыт, несмотря на свой револьвер.
Мрак сгустился. Но Том не останавливался. Он шел и шел, не зная куда. Спотыкался, падал, вставал. И в то же время смутное предчувствие сжимало его сердце — он видел, что идет не туда, куда хотел, а совсем в другом направлении, к другой цели, куда умышленно направлял его черный дикарь — к жестокой цели, известной только его врагу, к цели зловещей, ужасающей.
Впереди возник зубчатый силуэт какой-то башни в три-четыре метра высотой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71