Прикончив всю пачку сигарет, Нико, наконец, потушил свет.
— Мой дорогой друг, вы слишком чувствительны, — сказал профессор Крешенцо. — Впрочем, как и все молодые люди. Однако не волнуйтесь, молодость — это болезнь, которая быстро проходит. В один прекрасный день вы убедитесь, что окончательно выздоровели,
Он поправил шахматную доску и, вынув фигуры, стал бережно их расставлять.
— Значит, нет никакой надежды, что когда-нибудь все изменится? Нелепая, бездушная система, а мы…
— Простите, — прервал Крешенцо. — Вы пришли играть со мной в шахматы или же беседовать о социальных проблемах?
— Я… Я пришел, чтобы спросить у вас совета.
— Совета? — Профессор поднял голову и внимательно поглядел на Нико. Затем снял очки, подышал на стекла и принялся протирать их фланелевой тряпкой. — Совета? Гм… Какого рода?
— Я… я… хотел бы выйти из ВМО.
Крешенцо никак не отреагировал на его слова. Он еще раз протер очки и закурил сигарету.
— Не ждите, что я похвалю вас, любезнейший. Вы хорошенько подумали, прежде чем пришли к такому решению?
— Э, с мыслью об этом я ношусь уже давно.
— Вот и продолжайте носиться с нею, мой дорогой друг.
Нико улыбнулся.
— А вы сами, профессор, когда вышли из ВМО?
— Вышел? Я никогда не записывался в члены сего достославного объединения. В 74 году, когда медицинское обслуживание приняло ныне существующие формы, я учинил своей совести наистрожайший экзамен и решил: нет, это не для меня. Не потому, что мне было жаль денег — первое время ежемесячный взнос был сравнительно невысок. Но я ни разу в жизни не уступал шантажу. Для меня это было вопросом принципа. И представьте себе, я ошибся,
— Значит, впоследствии вы раскаялись в принятом решении?
Профессор встал, открыл дверцу бара, вынул бутылку виски и два стаканчика и поставил их на столик рядом с доской.
— Выслушайте меня внимательно, милый Нико, — сказал он, разливая виски по стаканчикам. — Я всю жизнь выкуривал по сорок сигарет в день, пил сколько душе угодно, никогда не соблюдал диеты и не делал витаминных уколов. Я знать не знаю, что такое таблетки, мази, антибиотики, которые вы принуждены повсюду таскать с собой. И, разумеется, я сэкономил уйму денег. Этот дом, книги, ковры, картины… Мог бы я купить все это, если б мне пришлось каждый месяц платить взносы в кассу ВМО? Однако это не значит, что я не мучился. Мой юный друг, вы не знаете, что такое внезапно проснуться ночью от кошмарных сновидений. Каждый миг, каждая минута радости были отравлены страхом, липким, неотвязным страхом. Уже много лет я засыпаю с мыслью, что, случись мне заболеть, ни один врач не придет мне на помощь и я подохну в муках, как бездомная собака.
Нико хотел было задать ему вопрос, но профессор его опередил.
— Вы хотите знать, почему я впоследствии не подал заявления с просьбой о приеме? Все объясняется очень просто — для этого мне нужно было бы уплатить взносы за все прошедшее время плюс огромный штраф. А таких денег у меня не было. Подумайте, хорошенько подумайте, друг мой. Не принимайте поспешных решений. Учтите, что потом вам придется полагаться исключительно на собственное благоразумие и удачу. Особенно на удачу.
— Зато я буду свободен, — возразил Нико. — Я смогу, наконец, купить левакар и другие нужные мне вещи. И потом… потом никто уже не заставит меня проходить эти дурацкие проверки. Ни один ублюдок из ВМО не посмеет требовать, чтобы я показал ему, надел ли я набрюшник.
— Пустяки, мой друг, сущие пустяки. Ну как, начнем партию?
Нико отодвинул в сторону доску.
— Я должен выговориться, излить душу. Я больше не могу. Не понимаю, как правительство согласилось поддерживать ВМО, как этот спрут сумел всех сдавить своими щупальцами, навязать свои идиотские правила?! И никто не решился сказать: хватит, прекратите ваш шутовской карнавал, представление окончено. Ведь и пятьдесят лет назад, при старой системе здравоохранения, врач, хоть и не был миллионером, жил совсем неплохо. Стоило комулибо заболеть, как вызывали врача и платили за визит соответствующую сумму. А теперь все иначе, теперь нужно платить заранее, когда вы здоровы, утешаясь тем, что во время болезни не придется платить ни лиры. Это же абсурд, возможный только в наш сумасшедший век.
— Нет, друг мой. Это не абсурд. Подобная система практиковалась пять тысяч лет назад.
— Пять тысяч?..
— Дорогой Нико, я окончил исторический факультет, и потому можете мне поверить на слово. Так вот, пятьдесят веков назад крестьяне Маньчжурии разуверились в познаниях своих лекарей. И, кстати, не зря. Во все времена медики стремились извлечь как можно больше выгоды из болезней своих пациентов. Чем дольше длится болезнь, тем больше доход врача. Это столь очевидно, что не требует доказательств. Так вот, одному крестьянину надоело, что его без конца водят за нос. И он сказал врачу, который его пользовал: «Я заплачу тебе, когда выздоровлю, и буду платить все время, пока останусь здоровым. Но если я снова заболею, ты не получишь от меня ни одной серебряной монеты и ни одной горсти риса». Врач согласился, и уже на следующий день крестьянин выздоровел. А мы лишь пять тысяч лет спустя поняли, что надежнее полагаться на корыстный интерес, чем на профессиональную честность. Нико побледнел.
— Значит… значит, вы одобряете ВМО и готовы защищать систему?
— Да, но я осуждаю методы, которые отразились на системе. Наша жажда наживы все испортила. А это следовало бы предвидеть, нужно было с самого начала положить конец бесконтрольному хозяйничанью врачебной конгрегации, установить соответствующие тарифные ставки. Главное же, этим эскулапам нельзя было давать право вмешиваться в личную жизнь граждан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11