Наконец Ева указала рукой в мою сторону, и собеседницы, продолжая разговор, направились ко мне.– Ну, чем ты нас порадуешь? – спросила праматерь, подходя к столу.– Новым стилем, – важно ответил я, протягивая ей экземпляр.– А меня и старый устраивал, – отозвалась она, принимая книгу.Я улыбнулся.– Мне, как и всякому художнику, надо экспериментировать. Иначе искусство не развивается. Не только Седьмой имеет такую привилегию.Ева фыркнула.– Надеюсь, что твои эксперименты принесут более удачные плоды.– Кто знает, – сказал я. – Прочтешь – сообщишь свое мнение.– Не сомневайся, – пообещала она. Улыбнувшись ей еще раз, я перевел взгляд на Мари.– Восьмая, ты ведь тоже возьмешь одну, правда?– Конечно, – кивнула она.Я подсунул правую руку под книги, сжал стопку между ладонями и, перевернув ее на ребро, поставил обратно на стол.– Неплохо, – довольно сказал я, осматривая корешки.– Что неплохо? – поинтересовалась она.– Половину уже разобрали. Приятно видеть интерес.– Не скромничай, – ответила Мари, – ты ведь отлично знаешь, что твоих книг все ждут.Я изобразил смущение.– Так уж и все. Думаю, что некоторым они не особо интересны. Ладно, о чем это мы? Вот, держи, – и я подал ей крайнюю книгу справа. – Буду рад комментариям.– Не думаю, – сказала Ева, которая за это время успела что-то прочесть. – Мои комментарии тебя вряд ли обрадуют.– Критика всегда полезна, – смиренно согласился я.
Два дня спустя Восьмая вручила мне за завтраком книгу.– Извини, но мне не очень понравилось, – сказала она, глядя мне в глаза. – Я подчеркнула особо неудачные места, но даже если бы они были написаны по-другому, книга осталась бы слабой.Я взял книгу, стараясь держать ее корешком вниз.– Спасибо, Восьмая. Постараюсь учесть все комментарии. Но хотя бы что-нибудь тебе пришлось по вкусу?– Да. Некоторые страницы удались, – с улыбкой ответила она.Мне стоило больших усилий неторопливо закончить еду, поговорить с Ададом и выслушать критические замечания Шестой. Путь домой был также усеян препятствиями в виде назойливых читателей. В последние дни все стремились поговорить со мной, для того чтобы выразить свое удивление, а то и разочарование. Как и следовало ожидать, с момента выхода книги ни одного хвалебного отклика я не услышал. Спектр отзывов начинался нейтральным: «Повесть как повесть» и заканчивался Евиным: «А ты уверен, что тебе не стоит подумать о переквалификации?» Но сейчас литературные вопросы волновали меня не больше, чем погода за стенами этого здания.Зайдя в спальню, я, как обычно, плотно закрыл за собой дверь, глубоко вздохнул и раскрыл книгу. Прямо в середине, в том же месте, куда я вкладывал свое полное нежных слов послание, лежал сложенный лист. Мелькнуло тревожное подозрение о том, что Мари не заметила моего письма и действительно написала комментарии к этому нелепому произведению. Я медленно развернул бумагу. «Дорогой Андре», – гласил лист, покрытый красивым летящим почерком. «Дорогой Андре, я так рада тому, что ты здесь»… Что могло быть лучше, чем стоять и раз за разом перечитывать слова, за которыми скрывалось ответное признание? Только одно. Встреча.
Я полюбил библиотеку. Эта сокровищница знаний содержала в себе все книги, написанные со дня сотворения мира. Ни одно книгохранилище Земли не могло похвастаться подобной полнотой собрания книг. Все, что когда-либо было придумано, записано и издано, располагалось тут, в мудрой тишине, доступное всем и каждому. На стройных стеллажах стояли проза, стихи, критика, научные труды, документальные отчеты – ни одно произведение не было забыто. Все знания и творческие плоды человечества были сконцентрированы в этом помещении. Но за это Секцию Книг мог бы полюбить настоящий Пятый. Моему же сердцу она стала близка из-за других сокровищ, которые изредка появлялись в ее стенах. Я находил в книгах то, чего не вкладывали в них авторы. И для этого не надо было вчитываться в каждое слово или проводить часы, осмысливая особо важную страницу. Достаточно было снять некую специфическую книгу с полки, прийти домой и, дрожа от нетерпения, извлечь скрытую между страниц записку Мари.В наших письмах было все, что мы не могли высказать лично. Не часто после того как в каждом доме появился телефон, эпистолярный жанр становился столь важным средством общения. «Знаешь, что было самым важным событием вчерашнего дня? – писал я. – Я видел тебя. Ты пересекла Секцию Встреч и исчезла. Но исчезла ты для всех, кроме меня. Никто не знал этого, но на самом деле ты осталась со мной. Я продолжал видеть тебя, слышать твои шаги, вглядываться в твое лицо». Год назад подобные фразы вызвали бы у меня лишь усмешку, а весь обмен записками показался бы мелодраматичным. Но как ни странно, сейчас эти слова рождались сами собой. И устав от постоянного притворства, я спешил выплеснуть их на бумагу.Мы старались не рисковать и обменивались письмами достаточно редко. Было очень маловероятно, что за десять минут, прошедшие после того, как рука Мари поставила скучную монографию на полку, кто-то опередит меня и заберет эту книгу из безлюдной библиотеки. Но как ни мал был риск, он все же существовал. Поэтому обмен посланиями случался не чаще чем раз в несколько дней. И каждое письмо лишь увеличивало желание личной встречи.«Правда, хорошо было бы встретиться? – задал я однажды риторический вопрос. – Не Восьмой и Пятому, а нам с тобой. Хотя бы на пять минут. Перебрал сотни вариантов, но все они слишком рискованны. Эти камеры невозможно обмануть. Я уже готов на то, чтобы попросить разрешения у Тесье». Пять дней спустя, читая ответ, я не поверил своим глазам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93