Тут же это все просто доведено до крайности. Здесь маски вообще не соответствуют лицам. И не снимаются никогда.А из-под масок за тобой следят глаза. Хитрые, умные, все замечающие, они ощупывают тебя, ловят каждый твой жест, каждое движение. Они все видят и ничего не прощают. Я ощущал эту слежку постоянно, она сквозила в слащавых словах, в приторных лицах. Конечно, только человек, страдающий манией преследования, мог бы вообразить, что все вокруг горят желанием подставить и донести. Не было для этого ни материальных, ни моральных предпосылок. За донесение не полагалась награда, за молчанием не следовало наказание. Что же до идейных соображений, то вряд ли кто-либо из актеров мог похвастаться святой верой в эксперимент. Ведь нам не доверяли настолько, что даже не сообщали имя подопытного.И все же какие-то добровольцы сообщали руководству о моих ошибках. И вполне возможно, что эти ошибки были сделаны не без их помощи. Я вспоминал выражение лица Эмиля. Как он хотел услышать мой ответ! Как он ждал этих слов, после которых мой контракт становился историей. Но зачем? Зачем он так хотел меня подставить? Ведь если бы меня выставили за дверь, для него бы все осталось по-прежнему. Он бы даже не знал, сменил ли меня другой актер. Вся рутина его бессмертной жизни не изменилась бы ни на йоту. Рутина… Рутина. Вот и ответ, как говаривал принц Датский. Видимо, для некоторых доносы стали наилучшим развлечением. Скука порождает порой самые необычные прихоти.Странное обостренное чувство опасности подсказывало теперь, кто из окружающих стремится завлечь меня в западню. Десятый, Шинав, Третий, Восьмая: за их улыбками мне чудились самые черные намерения. Их фразы всегда имели какой-то подтекст, разговоры с ними всегда вели в какие-то заумные и опасные дебри двусмысленных намеков. Особенно отличалась Восьмая. Не проходило и дня, чтобы я не ловил на себе ее внимательный взгляд. Не давшая Мари войти в этот мир старалась найти способ вытолкнуть меня из него. Но теперь я знал цену неосторожности.День за днем я вытравливал из себя опасное благодушие. Приходя в свою «внутреннюю комнату», я растягивался на кровати и перебирал в памяти прошедший день. Проколы? Никаких. Намеки на проколы? Ни одного. Опасные ситуации? Сегодня три. Если раньше я старался вжиться в роль, то теперь все мои усилия были направлены на то, чтобы не расслабиться, не пустить все на самотек. Злость, вызванная доносом Эмиля и памятной беседой с Николь, постепенно уходила. Внутренняя собранность, возникшая в результате этих событий, оставалась и крепла. Я ощущал, что теперь мой Пятый наконец-то становится таким, каким он должен был быть с самого начала.И только одну черту я так и не пересек. Я не смог заставить себя подойти к микрофону и сухо сообщить Николь о чьем-то проступке. Не смог, и все. Хотя поводов хватало. Теперь, когда я стал обращать внимание на детали, мне нет-нет да попадались на глаза чужие промахи. То Адам весь вечер слишком часто умолкал и как-то тоскливо смотрел перед собой застывшим взглядом. То Четвертый, склонив голову и прищурившись, осматривал стены под потолком, словно ища невидимые камеры. Однажды я видел, как к Двенадцатому ласково обратилась его мать – Девятая. «Ты еще не обедал, мой мальчик?» – ласково спросила она. Двенадцатый стоял к ней спиной, и на секунду его лицо перекосилось. Уже в следующий момент он мило улыбался Девятой, но эта мгновенная гримаса усталости стояла у меня перед глазами до вечера. Зато в другой раз он проводил проходившую мимо Девятую таким взглядом, который вызывал в памяти Фрейда с его концепцией Эдипова комплекса. Но надо было отдать им должное – главный запрет не нарушал никто. Ни прямо, ни косвенно.Лишь на одного человека я, не задумываясь, донес бы немедленно. Или, по крайней мере, я думал, что так поступлю. Но поведение Эмиля как назло оставалось безукоризненным. Его Десятый был безупречен.– Пришла пора держать обещания, – сказала Николь как-то утром.Я прервал отжимания и, массируя руку, подошел к столу. Ничего хорошего такое начало не сулило.– Какие еще обещания?– Те, которые ты давал каждому встречному, – туманно пояснила она.– А точнее?– Точнее – весь мир ждет книгу, о которой ты говоришь с первого дня.Ах, вот она о чем. Действительно, книга. Только кто ж ее напишет?– Разумеется, писать ее тебе не надо, – сказала она, будто читая мои мысли. – Это не входит в твои обязанности. Ты должен только забрать рукопись, ознакомиться с ней и отнести в типографию.Мне тут же представился Люсьен, протягивающий толстую кипу пожелтевшей исписанной бумаги с красным штампом «цензура».– А она уже готова? – спросил я, отгоняя от себя глупое видение.– Да. Писатели закончили ее вчера.– Писатели? А что, бывший Пятый не захотел вам помочь?– Нет, – немного грустно ответила Николь. – Хотя мы просили его об этом.Я не смог удержаться от саркастического комментария:– А я думал, что у вас достаточно денег, чтобы купить услуги любого человека.– Достаточно, – согласилась она. – Но только при условии, что человек заинтересован в деньгах. Твой же предшественник сообщил, что на данный момент ему неинтересно зарабатывать себе на жизнь.Я усмехнулся.– Может, вам не стоило торопиться с первоначальной оплатой.– Мы всегда держим свои обещания, – сухо ответила она, и я решил в дальнейшем воздерживаться от подобных шуток.– Ты сможешь забрать рукопись завтра вечером в том самом тамбуре, через который попал сюда, – сказала Николь после короткой паузы. – После ужина будь в своей комнате и не ложись спать. Я сообщу тебе, когда надо будет выходить. Подготовь папку с бумагой, примерно сотню листов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93