DON'T LET ME DOWN, ты для меня все, DON'T LET ME
DOWN, а все для меня - ты, DON'T LET ME DOWN, не оставляй меня, DON'T
LET ME DOWN, не оставляй. Я не крутил головой (ненавижу манеру этих ум-
ников из английских спецшкол разглядывать с презрительной миной каждого
проходящего, словно они копаются в дерьме), не пытался узнать тебя: у
судьбы свои тайные знаки. Мучительный вдох в пять четвертей:
NO-BO-DY-E-VER LOVED-ME-LIKE SHE DOES - будто последние пять шагов к
вершине в разреженном горном воздухе... А теперь скажи - если не это,
что тогда счастье?
Драка вспыхнула где-то в левом углу зала; натыкаясь на столики, она
проломила коридор и, смяв танцы, выкатилась к эстраде. Я не обернулся,
когда стихла музыка и стали слышны тяжелое пыхтенье, звон стекла, глухие
удары - все и так было видно в зеркалах бара: распахнутые пиджаки, вы-
бившиеся рубахи, съехавшие галстуки; у высокого, с внешностью иностран-
ца, уже шла носом кровь и пачкала белую рубашку. Трое против одного -
невысокого, с короткой стрижкой бобрик, в которой явно преобладала седи-
на; "бобрик" был ловок и увертлив, удары маленьких кулаков, белых и
твердых, как биллиардные шары, точны и неожиданны, а его одежда остава-
лась в безукоризненном порядке. Я всегда болею за тех, кто в меньшинс-
тве. Длинноногая девица в мини, в красной, перетянутой глянцевым тонким
ремешком кофточке-"лапше" с пропотевшими подмышками уселась на соседний
табурет, стрельнула у меня сигарету, и, прикурив от газовой "Ronson",
предложила взять для нее коктейль "Коблер"; к счастью, денег у меня хва-
тило. Она не сомневалась: когда-то этот коротышка - Петченко? Савченко?
- был чемпионом в легком весе и несколько боев закончил нокаутом; выпус-
тив колечко дыма, она подмигнула мне как своему и только теперь снизош-
ла, чтобы убедиться в своей правоте: "иностранец" сидел на стуле, отки-
нув голову, и промокал кровавым платком нос, другой катался по полу,
держась за живот, а третий под градом ударов отступал к двери (швейцар,
с интересом наблюдавший бой, услужливо посторонился), он даже не пытался
защищаться - просто прикрывал лицо или живот руками, но всегда с опозда-
нием, когда кулак боксера достигал цели.
Уже почти зарос проломленный дракой коридор, музыканты проверяли мик-
рофон ("вы-шел-ме-сяц-из-ту-мана-вы-нул-но-жик-из..."), когда грянул
первый выстрел. Можешь ли ты забыть этот предсмертный оскал, словно бок-
сер пытался левой стороной рта перекусить электрический провод? Мир пра-
ху твоему, отважный гладиатор, - ты был принесен на алтарь любви и, на-
деюсь, остался доволен своей красивой, достойной мужчины смертью.
Аллегро судьбы: милиция, пинки в спину (дубинок тогда еще не было),
треск рвущейся одежды (FUCK YOU!), высокая ступенька, блестевшая чистым
вытоптанным металлом, скрежет зубьев коробки скоростей, юношеский срыва-
ющийся голос, оравший в полной темноте битловскую "Help", духота под за-
вязку набитого фургона, боль на поворотах от невозможности вдохнуть. Ко-
роткий глоток свежего, уже с мелкой моросью воздуха, длинный темный ко-
ридор с крутым поворотом, перегороженный решеткой, - сузили количество
вариантов до минимального. Воистину - узки врата...
Всего одна тусклая лампочка, ввернутая прихотью судьбы, и мы бы так и
не узнали друг друга, но тьма оказалась кромешной: возмущенные выкрики,
шуточки, требования не портить воздух, хихиканье и капризные восклицания
девушек постепенно завяли в ней, как щебет щеглов в клетке, на которую
набросили платок; откуда-то издалека, пробиваясь сквозь возню полусотни
тел, устраивавшихся на полу (нам повезло - места достались у стены), до-
носился грубый хохот легавых. Потом сделалось тихо: треск рации, иска-
женные помехами голоса, мерное цоканье подкованных сапог в коридоре.
Слева, совсем близко - ветерок твоего дыхания, запах волос и юного
пота, но - будь ты проклята, окраина! - я не мог пошевелить и пальцем.
Помнишь ли?
Твои ноготки потаенно, по-мышиному, поскреблись в чертову кожу моих
"Супер-Райфл", замерли, выжидая, поскреблись еще раз и, не получив отве-
та, сильно, с вывертом, ущипнули. Этого было довольно, чтобы рука очну-
лась от летаргии и шустро скользнула вверх; встреча произошла на покатой
вершине колена: твой палец настороженно замер, а мой, обойдя его со всех
сторон, потерся боком о прохладную выпуклость ногтя, чуть прогнулся,
поднырнул, благодарно ткнулся в складку и опрокинулся навзничь, отдавая
инициативу, как бы говоря - теперь ты... Встав на пуанты, твой палец не-
которое время пребывал в задумчивости, потом опустился на фалангу, снова
привстал, и когда, наконец-то, протяжно потянувшись, как бы ластясь,
улегся рядом, наши ладони судорожно переплелись: здравствуй, любовь моя.
Господи, дай утешение убийцам и благослови тюрьмы!
Я считал губами твои пальцы, сбивался и все начинал сызнова.
Оказалось - у тебя есть еще одна рука. Она бесшумно выпорхнула из
темноты и, усевшись ко мне на запястье, сдавила косточки с такой силой,
что я тотчас же подчинился - взмах крыльев, и мы на твоем колене. Мель-
кнули - благородная грубость джинсовой ткани, электрический мох свитера,
прелестные подробности ночного ландшафта: складки, выпуклости, провалы,
бруствер воротника, ветреный простор шеи, восхитительная округлость под-
бородка...
Твое лицо!
Щека, лабиринт ушной раковины, ложбинка виска под влажной спутанной
прядью, податливая выпуклость глаза, прикрытого ненадежным веком, жест-
кая щетка склеенных тушью ресниц, уступ скулы, трепет ноздри, путь по
узкому хребту носа на отвесную стену лба, прогулка по брови, примятой
горячей росой, и снова лунная нежность щеки, шелк пушка, родинка с колю-
чим волоском - пальцы щурились, будто щенки, впервые увидевшие солнце.
1 2 3 4 5 6