Имеется в виду, что человек, поскольку он обладает сознанием, способен предвидеть результаты своего труда. Скажем, прежде чем построить дом, он сначала «построит» его в своей голове в виде идеального образа, модели.
Наконец, сознание есть самосознание, то есть умение человека выделять себя из окружащей среды, заявлять о своем "я". В этом выражается осознание личностью факта собственного бытия, то есть того, что она, личность, существует. Дети, например, до известного возраста (2-21/2 года) не говорят о себе в первом лице. Ребенок не скажет: «Я хочу спать». Скорее использует оборот: «Петя хочет спать». То есть он еще не осознал в полной силе свою личность и не противопоставляет ее окружению.
Таким образом, отмеченные три характеристики подчеркивают одно, а именно: сознание связано с умением контролировать мыслительный процесс, выражать его содержание в словах для себя и передавать другому.
Интуитивному же, бесознательному, во всем этом отказано. Оно бесконтрольно, не подотчетно воле, с трудом улавливается.
Так что же получается? Выходит, можно иметь знание (завоеванное интуицией), не осознавая его, проводить мыслительные операции, не отдавая тому отчета, ие фиксируя эти операции в словах или знаках?! Что так бывает, мы уже отмечали. Поищем свидетелей.
…Венгерский математик Л. Молнар в книге, посвященной исследованию новых методов счета, рассказывает об одном французском крестьянине-земледельце XV века, который поражал исключительной способностью считать, хотя не знал… цифр, то есть не имел отчетливого понимания производимых операций.
Известны люди, умеющие действовать с дробными величинами (складывать, вычитать), не зная правил обращения с дробями.
Остается загадкой, да так, видно, и останется ею, как мог Архимед еще до появления правил извлечения корней извлекать квадратные корни из очень больших чисел.
Положим, это были свидетельства не стопроцентной гарантии. Но вот сообщения, полученные из первых рук.
Перед нами признание виднейшего ученого современности М. Борна. «Мой метод работы состоит в том, — пишет он, — что я стремлюсь высказать то, чего, в сущности, и высказать еще не могу, ибо пока не понимаю этого сам».
Более того, положение оборачивается полной неправдоподобностью. Факты показывают (и мы далее увидим это), что до тех пор, пока мысль жестко контролируется, ей трудно получить что-либо ценное, а вот когда человек уходит из-под контроля сознания, он скорее становится творцом. Именно так описал эту дилемму драматург В. Розов. Конечно, речь идет о художественной деятельности, но она протекает по тем же законам, что и научное творчество. «Как мне кажется, — пишет В. Розов, — художник мыслит до момента творчества и после него».
Во время же самого акта творения рефлексии (то есть размышления о содеянном) быть не может.
Примечательно свидетельство В. Рентгена. В 1896 году, уже после открытия им знаменитых х-лучей, он имел беседу с сотрудниками одного американского журнала.
Речь шла как раз о его лучах. Знаменитый ученый по порядку показал гостям важнейшие опыты, которые привели его некогда к результату, а также описал то, что он наблюдал в день открытия. На вопрос репортера, что он подумал при вспышке экрана, возвестившего о новом явлении, В. Рентген ответил: «Я исследовал, а не думал».
Выходит, что в высших пунктах творческого подъема сознание как бы перестает служить, а выручает нас, сколь это ни парадоксально, некое предчувствие истины.
Вообще, замечает канадский физиолог Г. Селье, хотя человек гордится умом, назвал себя Homo sapiens, тем не менее собачий нюх способен часто выявить убийцу там, где весь интеллект лучших криминалистов оказывается беспомощным.
Итак, парадокс: научная, то есть наиболее интеллектуальная, деятельность оказывается зависимой от весьма неопределенных, едва уловимых догадок, полунамеков, бессознательного. Недаром ученые всех времен почитали интуицию как откровение, видели в ней родник идей, питающих наш изощренный аналитический ум.
Не менее характерны и сетования на то, что острое логическое мышление скорее мешает, чем помогает, при выдвижении новых теорий, ибо сковывает воображение.
С интуицией связывают, например, взлет математической мысли, а за нею — всего естествознания в XVII-XVIII веках. То была эпоха, когда греческий идеал аксиоматической точности и систематической дедукции поблек, а набирало силу другое течение. Его пионеры — Д. Кордано, И. Кеплер, Г. Лейбниц, предавшись подлинной «оргии» интуитивных прозрений, перемешивая неоспоримые заключения со смелой догадкой, открыли иной математический мир, полный несметных богатств. Труды естествоиспытателей того периода поражают безграничной фантазией и выдумкой.
Верно, в XIX веке это «буйство» сменилось сдержанностью и поворотом к строгому классическому идеалу, но было уже «поздно». Толчок пробудил глубинные силы, и они приносили все новые плоды.
А ныне другая проблема. Создатели электронного интеллекта явственно осознают, что его ограниченность заложена как раз в отсутствии у машины интуиции.
К примеру, живой шахматист в отличие от искусственного использует не только формальные методы, но и какие-то смутные подсказки, идущие из глубин подсознания.
Таким образом, как будто напрашивается вывод не в пользу логически осознаваемой деятельности мышления. Мы обнаруживаем, что научное творчество в своих решающих пунктах обязано скорее интуитивной догадке, чем строго контролируемому движению мысли.
И все же не станем спешить с окончательными суждениями. Попытаемся если не объяснить (объяснения увы, еще не приготовлены наукой), то хотя бы примерно описать процедуру научного открытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77