Рядом с герцогом солдаты вдохновенно поют «Long way to Tipperery», на губах короля Людовика катается слово «фуфло», женщины дают , а не берегут цветок своей невинности … Жизнь Карла пересказана цинично, даже название книжки пародирует известную могильную плиту. Это язык, которым университетские преподаватели говорят о веренице других герцогов и королей Лысых, Жирных и Отважных в курилке между лекциями. Не «сорвал нежную розу», а «вставил». Ну, в общем, это - то же самое.
Но, даже не ввязываясь в битву анахронизмов, Зорич продолжает веселиться. Маленького Карла спасает от шмелиного яда волшебный пёс-хранитель. Волшебный пёс «после этого убежал, не дождавшись посвящения в рыцари Золотого Руна, ужина, придворной синекуры. Убежал на свою Дикую Охоту, оставив Карла счастливым обладателем волшебных блох».
Карл, вставший против Людовика, оказался у Зорича рождённым волшебством, за ним по следу идут адовы псы, а по кривым дорогам Европы бредёт пара глиняных големов, влюблённых друг друга.
Магия перетекает в реальность, в конце всё сходится. Мелочи и детали, рассеянные в тексте, сходятся вместе, кривобокие бумажные фигурки вминаются в пазл.
Но история неумолима, если она - крипто . Проклятый герцог ткнётся носом в лотарингскую землю под Нанси, Пикардию и герцогство утянет Людовик, а графство бургундское оттяпают Габсбурги. История возьмёт своё.
Теперь очередь «Римской звезды» - только вместо игры в медиевистику читателю предлагается игра в античность.
Это - игра в Овидия.


* * *
Овидий к большинству читателей, не искушённых филологическими науками, приплыл из шестой главы знаменитого романа в стихах.
В этой шестой главе Пушкин говорит о герое, что тот:

Познал науку страсти нежной
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.

Овидий - постоянный образ для Пушкина времён южной ссылки. Причём сразу в нескольких текстах Пушкина речь идёт о ссыльном римляне - но сам Пушкин знает, что география податлива по отношению к мифу: «Мнение, будто [бы] Овидий был сослан в нынешний Акерман, ни на чем не основано. В своих элегиях он ясно [описывает] назначает местом своего пребывания город Томы (Tomi) при самом устье Дуная».
Но для него важно соотнести себя именно с географией, он, вслед Овидию, назначает себе тоже место:

В стране, где я забыл тревоги прежних лет,
Где прах Овидиев пустынный мой сосед…

Многажды русские путешественники, а потом и странники с путёвкой от профсоюза поклонялись белым камням в разных местах Молдавии, потому что западнее проехать им мешали зелёные фуражки пограничной охраны.
Молдавскому призраку есть давнее объяснение - генерала и историка Ивана Петровича Липранди (1790-1880), который вспоминал в мемуарах о том, что Пушкин был знаком с трактатом Дмитрия Кантемира «Описание Молдавии», где говорится о сохранившемся в аккерманской степи надгробии с латинской эпитафией Овидию. Эта история перекочевала в книгу Кантемира из сочинений Станислава Сарницкого. Сарницкий же взял её Лоренца Мюллера: кругом степь, ветер шевелит ковыль - на дворе 1851 год, и поляк Войновский тычет пальцем в памятник среди высокой травы, указывая Мюллеру на место последнего упокоения поэта.
Однако мифология множится, и главным её признаком - неточность.
«Когда в конце XVIII в. границы России достигли низовьев Днестра, на левом берегу Днестровского лимана в 1793-1795 гг. была построена крепость Овидиополь. В 1795 г. военный инженер Ф.П. Деволан (брабантский дворянин, перешедший на русскую службу в 1787 г.), возводя укрепления Овидиополя, наткнулся на древнюю могилу. Возникло предположение, что это могила Овидия. Судя по зарисовке Деволана, это было захоронение в каменном ящике, сопровождавшееся вещами IV-III вв. до н.э. (т.е. не римского, а много более раннего времени). Доктор Метью Гетри послал из Петербурга три доклада о могиле Обществу антиквариев в Лондоне. О сенсационной находке русских солдат на Днестре оповестили мир и парижские газеты.
Рисунки Деволана и комментарии к ним опубликованы в двух книгах - англичанки Марии Гетри и русского академика П.С. Палласа. Гетри верила, что это останки Овидия; Паллас же резонно утверждал, что тот жил и умер значительно западнее». [1]
Ссыльный поэт - образ, который как нельзя лучше пришёлся ко двору русской культуры.
Спустя ещё полтора века бывший подневольный житель деревни Норенская, что под Архангельском, напишет:

Коль уж выпало в империи родиться
Лучше жить в глухой провинции у моря.

Ссылки Пушкина и Бродского не исчерпывают множественный круг ссыльных русских поэтов. Поэзия и Империя постоянно рядом, неразрывны, как два конца магнита.
Овидий в этом романе ближе ко времени Бродского и принципату Хрущёва. Он говорит с особой интонацией интеллектуального хулигана.
«Итак, - говорит герой сам себе, - я отправляюсь в пожизненную ссылку к варварам, в город Томы (Северная Фракия).
И моя Фабия со мной не едет. Не едет. Не. Едет.
Потому что перпендикуляр».
Настоящему Овидию было за пятьдесят, когда он отправился на восток. Причины высылки будут ясны ниже.
А Поэт, что живёт внутри «Римской звезды», просто увидел что-то важное, не полагающееся по чину. Будто одна из жён Синей Бороды, открыл не ту дверь. Оказался в ненужный момент в ненужном месте.
Овидий в этом романе продан и предан другом, поэтом Рабирием, что донёс о случайно виденном и преступно подсмотренном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11