Мы подходили к селению Велико Градиште. Я был вахтенным командиром. Но и я, и сигнальщик смотрели, понятно, на реку, на поверхность воды и не сразу заметили этого старика, хотя, наверное, он уже довольно долго бежал по югославскому берегу. Старик устал, запыхался.
«Стай! Стай!» — кричал он, размахивая длинной палкой.
Я решил, что он хочет предупредить о какой-то опасности, о скоплении мин впереди или о недавно намытой мели.
Головной тральщик замедлил ход.
Прихрамывая, югослав спустился к воде.
Ну вот тебе описание его внешнего вида. Коротенькая курточка, обшитая по краям каким-то галуном. Широкие шаровары. На голове ветхая войлочная шляпа, в руках длиннейший посох, как у древних библейских патриархов.
«Что хотел, отец?» — спрашивает его с палубы Танасевич.
«Куда идете? До фронту?»
«Да».
«Имею двух сыновей на фронте», — гордо ответил он.
Признаюсь, я рассердился. За самовольную задержку каравана без уважительной причины мне могло здорово нагореть от комбрига. И Танасевич тоже рассердился:
«Ну и что? Привет сыновьям передать? Затем и остановил нас?»
«Нет. По другому делу».
Он снял с головы шляпу. Мы, ничего не понимая, во все глаза смотрели на него. Тут старик стал вдруг очень серьезным, даже торжественным. Потом размашистым крестом осенил нас.
«С богом, дэца!» note 1 — сказал он.
И такое, знаешь, сознание исполненного долга было написано на его худом, морщинистом лице, что ни у кого недостало духу сердиться на неожиданную задержку. Все-таки старый, можно сказать, даже древний человек, а ведь прихромал издалека, заслышав о первом русском караване, и остановил нас для того, чтобы обязательно благословить и напутствовать на пути к фронту.
Нет, долго я не забуду этого старика!
Он стоял у самого уреза воды, пропуская мимо себя буксиры, танкеры, баржи. И хотя с мостика нашего тральщика уже нельзя было различить его лицо, мы видели, что шляпу старый югослав держит в руке по-прежнему.
…А за селением Базиаш нас уже с обеих сторон обступила Югославия.
Солнце неизменно вставало за кормой. Но, конечно, холодное, ноябрьское. Зато какое тепло, Ийка, шло к нам с берегов! Ведь русских называют здесь не иначе как своими старшими братьями. Югославы же славяне, понимаешь?
…А в Смедерово, когда мы стали под погрузку угля и хлеба для Белграда, на причал пробился поп (но прогрессивный, Иечка, хоть и длинноволосый, и в рясе, как полагается, однако перепоясан патронной лентой и сбоку маузер на ремне — партизан!). Он до того, представь себе, разгорячился, что с ходу облапил нашего Кирилла Георгиевича, который, по-моему, впервые за весь поход растерялся. При этом поп громко объяснял что-то по-сербски. Танасевич пояснил: он говорит, мы с русскими — одна семья! И раскинулась наша семья от Ядрана до Япана! Оказывается, Ядран — это Адриатическое море, а Япан — Японское. Какова семейка-то?..»
ОБРЫВКИ ЦЕПИ ПАДАЮТ В ДУНАЙ
Часто на память Кичкину приходил маленький островок с белеющим на нем минаретом мечети среди утесов Железных Ворот, которые сторожат скалистый лабиринт Катарактов.
В давние времена, когда турки господствовали на Балканах, султан-завоеватель приказал протянуть здесь железную цепь от берега до берега, то есть перегородить ущелье в самом узком его месте. Отсюда название — Железные Ворота.
Много лет уже турецкая цепь ржавеет на дне Дуная.
А теперь следом за нею падают туда и обрывки цепи, которой пытались сковать Дунай фашисты. Взрыв! Взрыв! И черная металлическая цепь оседает на вспененную взрывом воду.
Да, подвиг минеров нагляден.
Обычно слава приходит к человеку после того, как дело уже сделано, подвиг совершен. Сейчас не то. Сейчас само траление Дуная превратилось в триумф, в триумфальное шествие минеров по Дунаю.
…Ночь. Костры горят на берегу. К стоянке кораблей спешат люди из ближайших селений.
Отблески раскачивающегося пламени вырывают из тьмы смуглое улыбающееся лицо, или пастушеский посох с загнутым концом, или пеструю вышивку на сорочке.
А в траве стоят принесенные дары — узкогорлые кувшины с вином и высокие корзины со снедью.
Низко свешиваются над головой огромные мохнатые звезды.
Без устали, жадно, нетерпеливо расспрашивают гости о Советском Союзе, сказочной стране, откуда прибыли военные моряки. Танасевич едва успевает переводить вопросы и ответы.
Наконец гости уходят. Кичкин, вымотавшийся за день до предела, засыпает мгновенно.
Кажется ему, только что закрыл глаза. Но вот уже кто-то теребит за плечо. Кто это? А, вахтенный матрос!
— Приказывали разбудить, товарищ лейтенант!
Светает. С каждой минутой кусты, деревья, холмы делаются отчетливее, ярче. Все сбрызнуто дождем, который прошел недавно.
Еще через пятнадцать минут раздастся протяжный требовательный гудок. И снова однообразные бурые волны впереди, а трос звенит-вибрирует за кормой, и вот — взрыв, столб воды вздымается и опадает!
К черту эти «когти», к черту!..
«Я ПОДАВЛЯЛ СВОЕ ВООБРАЖЕНИЕ»
За ужином кто-то из офицеров сказал между прочим:
— Придем в Белград, обступят вас корреспонденты со всех сторон, товарищ комбриг. Хочешь не хочешь, а придется дать интервью о новом обходном фарватере на Дунае.
Комбриг нахмурился, пробурчал что-то, потом оглянулся на Кирилла Георгиевича.
Это, кстати, относится тоже к числу его загадочных для Кичкина особенностей. Комбриг терпеть не может беседовать с корреспондентами.
Те, как известно, любят, чтобы с ними разговаривали охотно, выкладывали без задержки факты, да еще и пересыпали их шутками-прибаутками, разными колоритными словечками, словами-самоцветами, которые так весело заиграют потом в очерке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35