Бегают эти животные так быстро, что туземцы не могут их поймать (даже при помощи собак) иначе, как хитростью. Они заметили обычай страусов держаться стадом, причем они передвигаются гуськом. Во главе идет вожак, которого остальные слушаются. Если кто-нибудь уклонится в сторону, вожак его окрикивает или, если и это не помогло, сам поворачивает в сторону, противоположную той, куда уклонился строптивый, и таким образом заставляет его выровнять линию. Заметив этот обычай, туземцы поступают так: один из них прилаживает на голову и на верхнюю часть тела страусовое чучело и затем, стараясь подражать движениям этих животных и нагибая голову, словно щиплет траву, нагоняет их стаю и примыкает к ее хвосту. Затем охотник начинает нарочно уклоняться в сторону, чем заставляет вожака изменять направление, как выше было сказано. Таким образом удается направить стадо к заранее приготовленной в ущелье между холмами или в лесу засаде, где дожидаются остальные охотники мужчины и женщины, с собаками и со всевозможными орудиями: луками и стрелами, камнями, дубинами, сетями. Из всего стада при умелой охоте не удается уйти ни одному животному. Мясо высушивается на солнце и заготовляется на всю зиму.
Дальнейшее продвижение на юг было связано с тщетными поисками хорошей, удобной гавани. Наконец, мы нашли такую под 47° южной широты. Туземцев мы видели здесь долгое время только издали, так как они, очевидно, боялись и не подходили. Потом мы узнали, что они через жреца спрашивали своего бога Сеттебоса, как им быть: довериться белым или нет. Они привыкали к нам постепенно. Сначала, когда мы предлагали им какие-нибудь вещи вроде ножичков, колокольчиков, бус, они, не подпуская нас близко, кричали «toyt», чтобы мы бросили эти вещи на землю. И только когда матросы отходили, они брали вещи и рассматривали с любопытством. Некоторые были смелее своих товарищей. Так, один туземец, стоя около генерала, по-видимому, был так прельщен красным цветом его шляпы, что снял ее и надел на свою голову, а затем, вероятно убоявшись его гнева, взял лук и пустил стрелу в свою ногу, глубоко ранив себя в икру. Кровь полилась. Он собрал горсть этой крови и предложил ее генералу (по-видимому, в знак своей любви к нему и в виде просьбы не сердиться за взятую шляпу).
Другой туземец смотрел как-то, как матросы пили свою утреннюю чарку вина, и сам потянулся за вином. Ему дали чарку, и чуть он отхлебнул, как его уже разобрало. Ноги подкосились, и он присел на корточки, потом стал опять нюхать и пробовать вино на вкус и пробовал, пока не вытянул его до дна. С этого дня он так пристрастился к вину, что выучил слово «wine» и каждое утро являлся за своей чаркой.
В одежде они не имеют особой потребности. И вот почему: как только родится у них ребенок, мать намазывает его тельце особым составом из страусового сала, подогретого на огне и смешанного с мелом, серой и еще чем-то, и, втирая его в кожу, закупоривает тем самым поры. Это повторяется каждый день и, не останавливая роста, делает ребенка нечувствительным к холоду. Мужчины протыкают отполированные деревянные или костяные палочки сквозь носовой хрящик и нижнюю губу. Волос на голове они никогда не стригут и перехватывают их шнурком из страусовых перьев, и сюда они закладывают всякую всячину: стрелы, ножи, зубочистки — все, кроме лука. Где найдут добычу, там тотчас разводят костер и поджаривают на огне, разрезав на куски, каждый фунтов по шесть; вынув мясо из огня, раздирают его зубами, словно львы. Они делают музыкальные инструменты из коры деревьев, сшивая куски ее и кладя внутрь маленькие камешки. Эти инструменты, похожие на наши детские погремушки, они подвешивают к поясу, когда хотят повеселиться. Пляску они любят до безумия. Шум этих погремушек действует на них так, что они становятся как сумасшедшие. Они могли бы, кажется, плясать до смерти, если бы кто-нибудь не снимал с них этих погремушек. Тогда они сразу останавливаются и долгое время стоят, как очумелые. Они восхищались нашей мелодичной музыкой, но звук трубы или барабана, а особенно выстрел из ружья нагонял на них ужас. Женщины в противоположность мужчинам носят короткие волосы, даже бреют их бритвой, сделанной из кремня.
Тело свое они раскрашивают: некоторые — в черную краску, оставляя нераскрашенной только шею; другие одно плечо красят черным, другое — белым. Так же и бока, и ноги красят непременно разными красками; на черных частях изображают белые луны, на белых частях — черные солнца. Это знаки их божеств. По-видимому, и эти краски тоже предохраняют их тело от холода.
Теперь надо рассказать одно приключение, которое несколько омрачило наше представление о добродушии великанов. 20 июня в бухте Юлиана наш генерал с несколькими джентльменами и матросами отправился в шлюпке на берег поискать пресной воды. Их встретили на берегу два туземца, нисколько не дичившиеся белых, смело принимавшие из их рук всякие подарки и с любопытством и с удовольствием смотревшие, как Оливер, канонир с адмиральского корабля искусно стрелял из своего лука. Вскоре подошли два других патагонца, старые и хмурые на вид. Они, видимо, были недовольны и сердиты на молодых за их общение с чужеземцами, но, к сожалению, ни генерал, ни его спутники не обратили на это внимания. Один из джентльменов, мистер Винтер, подражая Оливеру, начал натягивать свой лук, как вдруг тетива на нем оборвалась. В этот момент все общество, не подозревая ничего дурного, мирно направлялось к шлюпке, повернувшись к туземцам спиной. Тихо подкравшись сзади, последние стали стрелять в удалявшихся и главным образом в Винтера, который был ранен в плечо, обернулся назад и был вторично ранен в легкое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33