Решили начать с Номбре де Диос. Город был сожжен, потоплены четырнадцать фрегатов, стоявших на рейде. Здесь были найдены двадцать слитков серебра, немного золота и серебряной посуды. «Можно было бы найти больше, — замечает Мейнард, — если бы хорошо искали. Но генерал наш считал глупостью собирать урожай по зернышку, когда в Панаме можно было бы грести пригоршнями. С самого возвращения экспедиции с перешейка генерал имел вид взволнованный, он торопился уехать оттуда как можно скорее».
5 января тронулись в путь — и десятого числа бросили якорь около острова Эскудес, где развлекаться можно было только ловлей черепах. Этот остров считался одним из самых нездоровых по климату во всей Индии. Но трогаться дальше было невозможно, потому что ветер был неблагоприятен. «За эти двенадцать дней нашего плавания здесь, — рассказывает Мейнард, — я часто оставался с генералом наедине и думал, не откроет ли он мне своих планов. Я спрашивал его, почему он так часто уговаривал меня еще в Англии не расставаться с ним, когда мы приедем в Вест-Индию? Где то место, которое он имел в виду? Он отвечал мне с грустью, уверяя, что не знает Индии, как и я, и что он никогда не думал, что какой-нибудь уголок земли может так перемениться и из цветущего сада превратиться в пустыню. А кроме того, эта переменчивость ветра и погоды! Таких бурь он здесь никогда не видывал. А больше всего удивляло его, что с самого отплытия из Англии он ни разу не видел судна, за которым стоило бы погнаться. Но в конце беседы он обычно прибавлял: „Ну, да это ничего, у бога много всего запасено для нас; и я знаю много путей сослужить добрую службу ее величеству, а нас обогатить, потому что золото должно у нас быть, прежде чем мы вернемся в Англию“. А между тем, с моей точки зрения, он был в положении человека, который проживает свою жизнь, глупо убеждая себя, что та нянька, которая кормила его в детстве, будет кормить и в старости, — и вдруг он видит, что грудь ее ссохлась, видит свою ошибку, страдает и умирает с голоду. Кроме собственных средств генерал поставил на карту и свою репутацию, пообещав королеве вернуть ей капитал с большим барышом. С самого возвращения нашего из экспедиции в глубь Панамского перешейка на лице его ни разу не видно было веселья и радости. В эти дни он начал чувствовать себя больным».
Погода продолжала оставаться неблагоприятной, и в конце концов Дрейк решил трогаться и «мириться с ветром, какой бог пошлет». С 22 января по 28-е эскадра тащилась медленно, со своим больным вождем, которого страшная тропическая лихорадка все крепче захватывала в свои цепкие лапы, 28 января 1597 года, когда корабли подходили к Портобелло (рядом с Номбре де Диос), утром в семь часов адмирала Дрейка не стало. Старший по чину, принявший команду, сэр Томас Баскервилль отвез тело почившего на несколько миль от берега и, по обычаю моряков, опустил в море, которому принадлежал он и при жизни своей. Там, где началась слава Дрейка, там закатилась и его жизнь. Вест-Индская земля, столько раз им грабимая, разоряемая и сжигаемая, отомстила ему и отравила своими вредными испарениями.
Весть о смерти Дрейка была встречена с грустью в Англии, с восторгом в Испании, которая считала его своим злейшим врагом и ошибочно склонна была приписывать ему все успехи англичан. Имя грозного мореплавателя по созвучию сплелось там с именем дракона. Долго помнили его и на берегах Карибского моря, а мексиканские няньки, говорят, и теперь пугают им расшалившихся детей: «Вот Дрейк идет. Ahi, viene Drake!».
Грустно думать, что такие недюжинные, редкие силы ума, воли и той особенной веры в себя, которая подчиняет человеку других людей, ушли, по крайней мере в своей значительной части, на пиратские набеги и приключения, говоря попросту — на грабежи, и что самая сильная и благородная страсть его жизни — море — постоянно соприкасалась с другой страстью — золотом. Живи он века на полтора-два позже, из него, вероятно, вышел бы гениальный исследователь неизвестных морей и стран. Впрочем, история никого не спрашивает, что ей делать. И кто знает, родись Дрейк в восемнадцатом или девятнадцатом веке, он, может быть, был бы лишен своей самой характерной черты, столь присущей людям Возрождения, — полной свободы духа и способности идти вперед, не оглядываясь назад.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33