Блад, уже одетый для дороги, стоял у темного окна и смотрел на струи дождя.
— Я должен ехать, — сказал он. — Я и так задержался дольше, чем мог. — Он отвернулся от окна и быстро прошелся по комнате. — Я не оставил бы Бесс в таком состоянии… Если бы не ты… Я не знал бы, как поступить. — он опять заходил по комнате. — Садись же, я не настаиваю, чтобы в моем присутствии стояли, — раздраженно бросил он через плечо.
Диего сел.
— Но ты оказался здесь. Это сильно упрощает все. Ты… Блад остановился. Сделав над собой усилие, он продолжал уже мягче.
— Я прошу тебя: присмотри за Бесс, пока она больна, а затем привези ее ко мне. В Лондон.
— Вы все решили за меня, — сказал Диего, сдерживаясь. — Вы знали, что я сделаю это и без вашей просьбы.
Блад стремительно развернулся и сел — пламя свечи заколебалось, резкие тени метнулись по стене.
— Конечно, — сказал он. — Я так и думал. Я и не надеялся, что ты сделаешь это для меня. Однако мне достаточно того, что ты это сделаешь. И… я буду тебе признателен — все равно.
Диего пробрала дрожь. Этот Блад не был похож на вчерашнего.
— Теперь — к делу. Как ты и сам догадываешься, официального сообщения между Англией и Францией сейчас нет, но я замолвлю за тебя словечко хозяину «Ночного мотылька», и он возьмет вас с собой, когда будет здесь по делам в следующий раз — примерно недели через три. Все, что касается лечения Бесс, я тебе записал, — Блад ткнул чубуком трубки в сторону стола, на котором, придавленный кошельком, белел лист бумаги. — Я пригласил сиделку, чтобы она была рядом с Бесс ночью, но ты уж, пожалуйста, ее проверяй. Со здешним доктором я тоже потолковал, и он показался мне не полным идиотом, хотя и не верит в анималькулюсов. Если будет нужно, можно к нему обратиться. Здесь, — новый взмах трубки, — сорок гиней, этого должно хватить на все. Вам — обоим — нужно приодеться.
— Я буду покупать Бесс все необходимое, — упрямо сказал Диего, раздувая ноздри. Блад нетерпеливо вздохнул. Пламя свечи вновь заколебалось.
— Как знаешь. По-моему, нет ничего плохого в том, чтобы взять деньги у отца, — даже если он тебе не по вкусу.
Диего промолчал.
— Прошу тебя, — после короткой паузы продолжал Блад, — будь благоразумен. Не встревай, ради Бога, в драки, из французской тюрьмы удрать будет потруднее, чем из испанской.
Диего вспыхнул.
— Чего еще наговорила вам эта девчонка?
— Твоя дорогая сестрица, — с очаровательной мягкостью поправил Блад. Теперь он стал похож на вчерашнего. — Ну, она только о тебе и говорила. У нее острый язычок. Однако я понял, что ты любишь ее и заботишься о ней. Как это тебе удается? Она, как я помню, бывает невыносима.
Диего пожал плечами.
— Что делать, иногда мужчина должен уметь быть снисходительным, — с некоторой надменностью сказал он.
— Несомненно, — торжественно подтвердил Блад. Его синие глаза полыхнули смехом. Волнение наконец отпустило его. Он вытянул ноги и закурил, окутавшись густыми клубами дыма. Ветер бросил в стекло пригоршню крупных капель.
— Как же вы выйдете в море в такую погоду? — обеспокоился Диего. Блад внимательно прислушался.
— Ничего, — сказал он наконец. — Ветер не усилился, а к ночи станет ровнее. Я заплатил хозяину шебеки вдвое против обычного, так что из порта мы выйдем.
Ни за что на свете Диего не хотел бы сейчас оказаться на улице, а выйти в море не пожелал бы злейшему врагу. Заплатить двойную цену за возможность утонуть! Эта мысль вдруг показалась юноше слишком похожей на пожелание, и ему стало стыдно.
— Я буду молиться за успех вашего плавания, — быстро сказал он.
Блад взглянул на него слегка оторопело.
— Что ж, благодарю. Добрая молитва иной раз так же нужна моряку, как глоток доброго рома, — изрек он.
Диего обиделся. Стоит ли старый богохульствующий пират искренней молитвы? Однако матушка всегда напоминала Диего, что любое Божье создание достойно милосердия. Вот, например, Мария Магдалина… Тут теологические размышления Диего зашли в тупик. Блад явно не походил на Марию Магдалину.
Тем временем старый пират докурил свою трубку и упруго поднялся.
— Ну все, мне пора. С Бесс я уже попрощался. Храни тебя Бог, мой мальчик, и… не сердись.
Диего смог ответить только кивком. Сказать ему было нечего. Он с нетерпением ждал, когда закроется дверь… когда хлопнет дверь внизу… Прижавшись носом к стеклу, сквозь потоки воды он разглядел высокую закрытую плащом фигуру. Все. Он свободен. Он чувствовал облегчение и пустоту.
В комнате Бесс сидела полная пожилая женщина и вязала что-то очень длинное. Она улыбнулась так уютно, что Диего сразу стало лучше. Он побрел к себе.
* * *
— Встречный идет — сказала Бесс.
— Хоть на него посмотреть — сказал Диего и исчез. Вскоре он вновь появился, на этот раз с подзорной трубой. Бесс поразилась способности Диего выпрашивать трубы. Сама она вряд ли решилась бы одолжить столь дорогую вещь у малознакомых людей. Почему-то она почувствовала себя немного задетой.
— Это голландец, я и так вижу, — объявила она. — Ты только посмотри на его обводы…
— Голландец, говоришь? — переспросил Диего. — Что-то я по другому представлял голландский флаг. Не соблаговолишь ли просветить мою серость, дорогая: что это? — и преувеличенно-любезно он протянул ей трубу. Впервые после Кале в его голосе слышалось оживление.
Ожидая подвоха, Бесс взяла трубу. На встречном корабле ехидно плескалось белое полотнище с синим косым крестом в верхнем переднем углуnote 20. О таком она не слыхала. Парусное вооружение, если приглядеться, также было необычным: кроме прямоугольного блинда, бушприт нес три небольших треугольных парусаnote 21.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50