Внедриться в секту — совсем другое.
— Что вы хотите сказать? — спросил Айзек. — Что все задание — авантюра?
— Я хочу сказать, что если мы хотим получить доказательства, то надо взять ордер на обыск и идти искать их.
— Вы прекрасно знаете, что ордер на обыск оформляется особенным образом. Мы должны в письменном показании под присягой четко перечислить, что именно ищем.
— Ну а Бет Уитли? Это довольно четко. Если мы действительно полагаем, что Бет Уитли может находиться на ферме, принадлежащей секте мистера Блечмана, то, по-моему, сможем получить ордер и перевернуть там все вверх дном, пока не найдем ее.
Энди хотела заговорить, но ее опередила Виктория.
— Плохая идея, — громко прозвучало из селектора. — Любая открытая акция ФБР может побудить сектантов организовать вечеринку отравлений, как было с «Небесными вратами» или в Джонстауне. А то и устроить настоящий ад, как у Дэвида Кореша в Уэйко. Сектанты по определению склонны к самоубийству, поскольку уже уничтожили свою прошлую жизнь. А судя по тому, что рассказала Энди об учении Блечмана, эта секта ничем от других не отличается. Он проповедует необходимость порвать связи с семьей и друзьями — со всем, что удерживает твои излучения на человеческом уровне. Исходя из того, что я услышала, Блечман не боится умереть. И не боится забрать последователей с собой — желают они того или нет. Лундкуист поморщился, явно не убежденный.
— Я просто пытаюсь найти разумное решение. У нас есть серийный убийца, который может в любой момент нанести новый удар. И я не хочу отвлекаться на дорогую и способную затянуться тайную операцию, которая, возможно, совершенно не относится к делу.
— Это правомерное беспокойство, — сказала Энди. — Но штурмовать резиденцию Блечмана не стоит.
— Я не сказал «штурмовать», — огрызнулся Лундкуист. — Я сказал «получить ордер на обыск». Не искажайте мои слова.
— Простите. Только мне кажется, что Виктория особо подчеркнула — параноидальная группа сектантов, приковавшихся к оросительной трубе, чтобы не дать правительству шпионить за ними, может не уловить таких тонких различий.
Лундкуист поискал ответ, но так и не нашел.
— Самоуверенность, — тихонько пробормотал он.
— Ну-ну, — сказал Айзек. — Давайте не переходить на личности.
— Напротив, — сказал Лундкуист. — Сейчас самое время перейти на личности. Я чувствую, что вы склоняетесь к какой-то тайной операции. Так что, по логике вещей, следующий вопрос — кто подходит для этой работы?
— Рискуя показаться банальной, я бы сказала, что подходящая кандидатура здесь — женщина.
— Вот как? — сказал Лундкуист. — Энди, а вы не расскажете нам о тренировках по работе под прикрытием и имеющемся у вас опыте?
Опыта у Энди не было, но приходилось как-то отвечать.
— В колледже я участвовала в спектаклях.
— Чудесно. Вы можете изобразить Элизу Дулитл в сектантском варианте «Моей прекрасной леди». Айзек, хотите сыграть Генри Хиггинса?
— Довольно, — сказал Андервуд.
— Я не подкалываю, — сказал Лундкуист. — Мне нравится Энди. По-моему, у нее есть реальный потенциал. Я лишь не хочу, чтобы ее убили на задании, для выполнения которого у агента Хеннинг нет квалификации.
— Я учитываю это, — сказала Энди.
— Подумай, прежде чем говорить, малышка. Ты внедряешься в секту. Оказавшись внутри, ты предоставлена самой себе. Наши агенты-наблюдатели не могут видеть сквозь стены. И мы не можем подслушивать. Если они обыщут тебя и найдут «жучок», ты погибла. И я говорю так не потому, что я сексистская свинья. Но в ситуации с двумя мертвыми мужчинами, тремя мертвыми и одной пропавшей женщиной лучше подумать дважды, прежде чем вступать в секту, возможно, созданную серийным убийцей.
Энди посмотрела на Лундкуиста, потом на Айзека:
— Я подумала об этом. И хочу так сделать. — Она смотрела прямо на Андервуда. До сих пор он был на ее стороне, и она ожидала его одобрения. Энди ждала.
Прошло несколько секунд. Энди молча терпела, умоляя Айзека взглядом.
Наконец он сказал:
— Дайте мне подумать.
— Но…
Айзек прервал ее взмахом руки. В его глазах было беспокойство. Речь Лундкуиста задела Андервуда за живое.
— Я сказал, что подумаю.
Энди с досадой смотрела, как Айзек встал из-за стола и вышел из кабинета.
47
Гас не спал с трех часов ночи. Именно тогда Морган наконец уснула. Ночи становились все тяжелее. Для шестилетнего ребенка полторы недели — это целая вечность. Бет не было так давно, что Морган начинала всерьез сомневаться в ее возвращении.
Гас по большей части ухитрялся хранить сомнения при себе. Ему посоветовали держаться перед дочерью уверенно. Это не значило расхаживать по дому с улыбкой во весь рот. И не значило лгать ей. Девочка видела тревогу на лице Гаса, поэтому не было смысла говорить ей, что отец не беспокоится.
Прошлой ночью он, возможно, позволил себе быть чересчур искренним. Это была третья попытка после чтения сказок в одиннадцать часов и еще одного стакана воды в час ночи. Морган никак не могла уснуть. Очевидно, что-то тяготило ее. Гас взял дочь на руки и устроился на диване-качалке, усадив Морган на колени. Ее голова лежала у него на плече. Он чувствовал теплое дыхание на шее, мягкие детские волосы щекотали кожу. Они покачивались при свете ночника с Русалочкой. Прошло несколько минут, и вдруг Морган открыла глаза. Она заговорила, не глядя на отца, прижавшись щекой к его груди:
— Папа?
— Да.
— Что такое вознаграждение?
Гас понял, куда это ведет, поэтому ответил осторожно:
— Это вроде приза, который дают человеку, совершившему доброе дело.
— Один мальчик в школе сказал, что за маму дают награду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116