Нехватка самоуважения, цели, индивидуальности. У женщины неприятности, и она вроде как зовет на помощь.
— Я слышал о пищевых расстройствах. Даже членовредительстве. Но воровство?
Энди глотнула кофе, потом осмотрелась.
— Она жила в мире, где выполняются все ее материальные потребности. Кража предметов первой необходимости вроде одежды была для вашей супруги последним способом вырваться из привычного окружения. Она когда-нибудь прежде делала что-то подобное?
— Крала?
— Нет. Она выказывала возмущение образом жизни, который вы вели?
— Насколько мне известно, нет.
— У вас есть хоть какая-то идея, почему она была так несчастна?
— Это более сложный вопрос.
— Позвольте мне упростить его. Несколько лет назад ваша жена обвинила вас в жестоком обращении.
— Да.
— Жестокое обращение нередко заставляет женщину делать странные вещи. Особенно если это длится много лет. Я не раз видела, как подвергшаяся жестокому обращению жена срывалась и поступала довольно странно.
— Бет никогда не подвергалась жестокому обращению. Энди смягчила тон, не желая переходить к конфронтации:
— Можно немного поговорить об этом? То же самое вы утверждали, когда мы встречались у судмедэксперта. Мне бы хотелось верить вам. Но почему она подала то заявление?
— Как я уже говорил, это сложный вопрос.
Энди подумала, не означает ли «сложность» Марту Голдстейн.
— По-моему, мне важно знать это. Вы не согласны? Гасу явно не хотелось снова вскрывать затянувшиеся раны, но вопрос, несомненно, требовал ответа.
— После рождения Морган у Бет была ужасная депрессия. По нескольку дней она не выходила из спальни, не хотела заниматься дочерью.
— Такое бывает чаще, чем вы думаете. Уитли положил себе в кофе сахар.
— Мне так и говорили, но от этого не легче. Нам были нужны двухсменные няни для ухода за ребенком, потому что Бет не следила даже за собой. Я пытался уговорить ее показаться психиатру, но жена не хотела. Так тянулось день за днем. Я приходил домой — она по-прежнему лежала в постели, как в момент моего ухода. Мы начали ссориться. Просто словесные перепалки — и только. Она плакала и кричала, что я не обращаю на нее внимания, пренебрегаю ею. Казалось, один и тот же спор длится ночь за ночью. За исключением того, что через некоторое время Бет начала оскорблять меня, ничего не изменилось. Единственная моя вина заключалась в том, что я был по горло занят на работе — не обращая, как она говорила, на нее внимания. А потом Бет вдруг назвала это жестоким обращением.
— Так вы говорите, что только в этом и заключалось жестокое обращение?
— — Именно так.
— Но из поданного в полицию заявления следует совсем другой вывод. Она утверждала, что вы оскорбили ее физически.
— Это преувеличение.
— Зачем ей выдумывать такое?
— А зачем ей красть в магазине платье двенадцатого размера?
— Так вы на это надеетесь? Что люди узнают, как ваша жена воровала, и наконец поверят, что обвинения в жестоком обращении выдуманы?
Гас сначала онемел, потом возмутился:
— Я не намерен предавать это гласности. Вам же рассказываю только потому, что надеюсь — это поможет узнать, что произошло с Бет. Я сообщил вам это по секрету.
— Простите. Понимаете, ведь вы очень известный юрист. Трудно поверить, что вам наплевать на мнение других людей…
— Не наплевать. И меня очень беспокоит, как люди реагируют на это. Мои друзья, ее друзья. Моя собственная фирма. Я почти потерял работу из-за этого. Почему-то одного обвинения оказалось достаточно, чтобы признать меня виновным. Даже после того, как Бет забрала заявление…
— Посторонним трудно понять, во что верить в таких ситуациях.
— Тогда почему они верят в худшее?
— Думаю, дело в пикантности. Влиятельный юрист, который бьет жену. Или отчаявшаяся жена, которая выдумывает такое, чтобы не дать мужу уйти к другой женщине.
— Откуда вы это взяли?
— Не могу сказать.
— Вы говорили с Мартой Голдстейн, да?
— Я действительно не могу говорить об этом.
— Это ее точка зрения. Она внушает вам такие мысли, чтобы можно было искренне говорить партнерам и клиентам, будто я нахожусь под следствием. Это уловка. Она использует вас.
— Я ничего об этом не знаю.
— Я знаю — это Марта. Она почему-то вообразила себя этой самой «другой женщиной». Из-за подобных слухов нам с Бет было только труднее все уладить и двигаться дальше. Это сложно, даже когда вы любите друг друга. А я любил Бет.
— Правда, недостаточно, чтобы измениться. Гас уставился в чашку с кофе.
— Да, мы словно удалялись друг от друга все больше и больше…
— Из-за слухов, связанных с Мартой?
— Нет. Настоящая сложность коренилась во мне. Я до конца не верил, что она придумала обвинения, чтобы привлечь мое внимание или удержать при себе. Когда Бет подала заявление, казалось, будто в глубине души она хочет, чтобы я перешел границу. Я не говорю, будто она хотела, чтобы ее избивали. Но мне кажется, что Бет желала большей определенности. Есть черное — и есть белое. Или — или. Звучит бредово, но настоящая проблема заключалась в том, что когда-то у нас все было по-настоящему хорошо. Полагаю, ей требовалось что-то плохое, чтобы наконец махнуть на все рукой. Вы понимаете, что я хочу сказать?
Все сказанное вдруг живо напомнило Энди ее собственную беду, ее недавнее горе у алтаря.
— Наверное, решение дается легче, когда кто-то делает что-то ужасное. Так произошло у меня и моего бывшего жениха. Бум. Я освободилась. И никаких сомнений.
— Что случилось?
— Не важно. Это не похоже на вашу ситуацию с Бет.
— Но вы понимаете?
— Я понимаю, что вы хотели сказать. Хотя, если вы действительно любили жену, то как же позволили зайти делу так далеко?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116