Пристально посмотрев ему в глаза я, запинаясь, задала вопрос, который так долго носила в душе:
– Отец... а ты когда-нибудь любил меня?
Кровь отхлынула от его лица, в знакомых карих глазах обозначилось страдание. Он шагнул ко мне возможно, чтобы сжать меня в объятиях или, грубо схватив за руку, вышвырнуть за дверь.
Не зная его намерений, я распахнула руки для объятия. Я рисковала всем, выдав свои самые тайные чувства. Мне больше нечего скрывать.
Но прежде чем он сделал следующий шаг, входная дверь открылась со зловещим скрипом, и Кэпс с пистолетом в руке ворвался в комнату.
– Не двигайся, – пролаял он, тыча в меня стволом, потом поглядел на моего отца, и его рот ощерился золотыми зубами.
– Что ты здесь делаешь, Таггарт? Выволакивать отсюда дамочку – это работа Янгера. Я явился сюда, чтобы удостовериться, что он не передумал и не наложил в штаны.
– Вы тоже работаете на Делателя Вдов? – Потрясенная, я уставилась на своего отца.
Он пожал плечами и кивнул.
Кэпс рассмеялся:
– Вы, два неудачника, вы что, знаете друг друга? Как тесен мир, а?
Голова моя буквально раскалывалась от напряжения, я силилась и не могла разобраться в происходящем. Неужели, попав в прошлое, отец и здесь потерпел жестокую неудачу и вынужден теперь работать на гангстера и убийцу? Или его моральные устои вовсе не так тверды, и его привлекает «легкая» преступная жизнь – как пламя свечи мотылька.
Кэпс явно глумился надо мной; опустив пистолет дулом вниз, он с интересом разглядывал комнату, словно пришел сюда на экскурсию.
– А теперь убирайся отсюда, Таггарт.
Отец, не бросай меня, мысленно взмолилась я, второго раза я не перенесу. Но он покорно пошел к двери и даже ни разу не оглянулся. Проходя мимо Кэпса, отец неловко задел того за плечо, чем вызвал поток нецензурной брани. Адмирал отступил в сторону, затем внезапно бросился на Кэпса и повалил его на пол.
Вцепившись друг в друга, они катались по полу, с силой врезались в табурет и разнесли его в щепы; целью каждого был пистолет. Моему отцу удалось нанести мощный удар, основательно потрясший головореза. Когда отец слегка отстранился, чтобы ударить его еще раз, Кэпс резко дернулся, и оружие, валявшееся возле них, отлетело в сторону.
Курок, очевидно, зацепился за что-то; выстрел из жалкой пукалки-пистолета прогремел в моих ушах подобно артиллерийскому залпу.
Противники боролись с остервенением, как безумные, и я с облегчением подумала, что пуля, должно быть, ни в кого не попала: ни один из них не выказывал признаков слабости. Но вдруг я увидела красное пятнышко – одно, другое... Кто-то из них был ранен.
Выстрел прозвучал вновь. И я в ужасе увидела, как мой отец медленно оседает на пол, под ним, быстро увеличиваясь в размерах, появилась кровяная лужа.
Кэпс поднял пистолет; его рука была сильно напряжена, с запястья капала кровь – кровь моего отца. Он посмотрел на меня безжизненными, как пуговицы, глазами, такой взгляд не оставлял мне никаких надежд; я подумала, способен ли вообще этот человек испытывать какие-нибудь человеческие чувства. Что-то напоминающее удовольствие на миг отразилось на его лице, и я поняла: садизм, наслаждение от страданий других, – вот и все, на что был способен этот тип.
Вдруг он медленно опустился на колени, свежая алая струя хлынула на его уже запачканную кровью рубашку. Только когда оружие выпало из уже не могущих никому причинить зла рук Кэпса, по его остекленевшим глазам мне стало ясно, что он отошел в мир иной. Его веки так и не успели закрыться; он неуклюже упал лицом вперед.
Сердце, казалось, стучало у меня прямо в горле; я кинулась к отцу. Все померкло у меня перед глазами, когда я опустилась на колени и склонилась над неподвижным телом. Кончились годы ожидания, бесплодных поисков в толпах незнакомых лиц, судорожных попыток вспомнить, как выглядит его лицо; но где тот душевный покой, о котором я мечтала когда-то? Я теперь никогда не узнаю, для чего он шагнул ко мне: чтобы грубо вытолкать за дверь или чтобы сжать в объятиях.
Секреты свои он навсегда унес с собой, и я жадно впитывала то, что мне осталось, каждую черточку его лица: веснушки на носу, прямую линию рта... Казалось, что я рассматриваю самое себя. Я дотронулась пальцем до его губ и затем осторожно прикоснулась к своим. О, как я не хотела, чтобы он умирал, как желала ощутить прикосновение его губ – живых! Отчаяние овладело мной. Но я не могла позволить себе разрыдаться над ним. Пусть навсегда остается живым, по крайней мере, для меня, в моем сердце.
Я вцепилась в лацканы его пиджака побелевшими от напряжения руками и крепко прижалась к нему, будто это объятие могло вернуть его мне. Я качала его на руках, как ребенка, его кровь пропитала мне блузку, а тепло, уходящее из его тела, передавалось мне; я воображала, что это он обнимает меня в последний раз.
Мой отец пах морем, а моя мать фиалками.
Я жадно принюхивалась, надеясь почувствовать именно его запах тот, который хранила в памяти все эти годы. Но лишь аромат дорогого табака щекотал мне ноздри; теперь к нему примешивался запах свежей крови. Запах моря – это была ложь, напомнила я себе. Мои детские воспоминания лгали. Отец никогда не был моряком, он был всего лишьигрок, промышлявший в игорном зале за стеной пивного бара, и какая разница, где этот бар находился на морском причале или где-то еще. Но меня мучил старый вопрос, который теперь так и останется без ответа.
Отец... любил ли ты меня когда-нибудь?
Я увидела, как меня накрыла тень. Подняв глаза, я задохнулась от ужаса, смертельный холод пронизал до костей: на меня пристально смотрел Шиа, его взгляд был бесчувственным и холодным, а пистолет в руке был нацелен на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96