– Послушай, Райерсон. Агнес была одной из моих самых старых подруг. Вчера вечером ее застрелили. Теперь Бобби Мэллори хочет со мной поговорить. Уверена, не об истоках Союза университетских женщин и не о роли духовенства и мирян в борьбе за мир во Вьетнаме. Что там было такого в ее офисе, из-за чего меня вызывают?
– Подожди секунду. – Он положил трубку.
Я услышала его удаляющиеся шаги, потом звук бегущей воды и женский голос, что-то неразборчиво говоривший. Я ринулась на кухню, поставила на плиту воду, смолола кофе и принесла чашку и воду к телефону у кровати – все это прежде, чем Мюррей вернулся.
– Надеюсь, Джессика, или как там ее зовут, может немного подождать?
– Не будь злюкой, Вик. Это тебя не украшает.
Я расслышала скрип кровати и приглушенное «ох» Мюррея.
– Отлично, – сухо сказала я. – А теперь расскажи мне об Агнес.
Зашелестела бумага, заскрипела кровать, и Мюррей прошептал: «Перестань, Элис». Затем он снова поднес трубку к губам и начал вычитывать из своих записей:
– Агнес Пасиорек была застрелена вчера около восьми часов вечера. Две пули двадцать второго калибра, в голову. Двери офиса не были закрыты: уборщицы запирают их, когда заканчивают работу на шестидесятом этаже, обычно в одиннадцать часов. Марта Гонсалес убирает этажи с пятьдесят седьмого по шестидесятый, пришла на этаж в обычное время, в девять пятнадцать, в секретарской ничего особого не обнаружила, зашла в конференц-зал в половине десятого, нашла тело, позвонила в полицию. Никаких следов насилия, никаких признаков борьбы. Полиция полагает, что убийца застиг ее врасплох или это был кто-то из ее знакомых... А, вот оно. Ты ее знакомая. Они, вероятно, просто хотят узнать, где ты была вчера в восемь вечера. Кстати, пока ты на телефоне, где ты была вчера?
– В баре, ждала сообщений от наемного убийцы.
Я положила трубку и угрюмо оглядела комнату. Апельсиновый сок и аспирин уменьшили головную боль, но чувствовала я себя по-прежнему отвратительно. В офис Мэллори я должна прибыть к половине десятого, значит, на пробежку времени не остается, а она была бы сейчас как нельзя более кстати – чтобы вывести из организма алкоголь. У меня не было времени даже на горячую ванну, поэтому я десять минут постояла под душем, надела шерстяной брючный костюм, на этот раз с рубашкой мужского покроя цвета бледного лимона, и спустилась вниз по лестнице к машине.
Если в семье Варшавски есть девиз, в чем я сомневаюсь, так это: «Никогда не забывай подкрепиться»; может быть, когда-то он обвивал обеденную тарелку с изображением ножа и вилки. Поэтому я остановила машину у булочной на Холстед, взяла чашку кофе и бутерброд с ветчиной и только потом направилась на Лейк-Шор-Драйв. Булочка оказалась несвежей, и ветчина была не самого лучшего качества, но я смело вгрызлась в нее. Беседа с Бобби может затянуться, поэтому не мешает подкрепиться.
Лейтенант Мэллори поступил в полицию в один год с моим отцом. Однако отец, гораздо более сообразительный, чем Бобби, не обладал таким честолюбием, по крайней мере, его не хватило на то, чтобы сломить предубеждение против полицейских-поляков, которые работали в окружении выходцев из Ирландии. Так что Мэллори поднимался по службе, а Тони пребывал внизу, но оба они оставались друзьями. Поэтому Мэллори ненавидит говорить со мной о преступлениях. Он считает, что дочь Тони Варшавски может принести больше пользы миру, рожая детей, а не выслеживая бандитов.
В 9.23 я остановилась на стоянке на Одиннадцатой улице и посидела в машине, чтобы немного расслабиться, допить кофе и избавиться от всяких навязчивых мыслей. Прежде всего, мне нечего скрывать, поэтому разговор будет откровенным.
В 9.30 я прошла мимо высокого деревянного стола в приемной, на котором сутенеры оформляли бумаги, чтобы взять под залог задержанных этой ночью проституток, и зашагала к офису Мэллори. Помещение напомнило мне монастырь Святого Альберта. Должно быть, из-за линолеума на полу. Или из-за форменной одежды сотрудников.
Когда я вошла в карцер, который Мэллори называет кабинетом, он разговаривал по телефону. Рукава его рубашки были закатаны, мускулистой рукой он указал мне на стул. Прежде, чем пройти, я налила себе кофе из кофейника, стоявшего в углу, и только потом уселась на неудобный откидной стул напротив лейтенанта, ожидая, пока он закончит разговор. Лицо Мэллори всегда выдает его настроение. Он краснеет и становится злым, когда пересекается со мной по делу о каком-то преступлении. Если же вид у него расслабленный и умиротворенный, значит, он относится ко мне, как к дочери своего старого приятеля Тони Варшавски. Сегодня его лицо было хмурым. Итак, неприятности. Я отпила кофе и насторожилась.
Он включил переговорное устройство на рабочем столе и молча ждал, пока кто-нибудь ответит на его вызов. Вскоре в комнате появился молодой негр-полицейский, похожий на Нейла Вашингтона из «Хилл-стрит блюз», с диктофоном в одной руке и с чашкой кофе для Мэллори в другой. Офицер Таркинтон, представил его Мэллори.
– Мисс Варшавски – частный детектив, – сообщил он Таркинтону, по слогам произнося мое имя. – Офицер Таркинтон будет записывать наш разговор.
Формальность и налет официальности должны были устрашить меня. Я еще отпила кофе.
– Вы дружили с Агнес Мари Пасиорек?
– Бобби, ты наводишь меня на мысль, не следует ли мне пригласить адвоката. Что здесь происходит?
– Просто отвечай на вопросы, и мы быстро доберемся до сути дела.
– Моя дружба с Агнес не секрет. Ты можешь узнать подробности от любого, кто знает нас обеих. Пока ты не скажешь мне, что все это значит, я не буду отвечать ни на один вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86