В особую конкретику мы, как ни странно, не вдавались и на личности не переходили — видимо, водки было выпито маловато. Но в целом разговор получился очень душевный. Придя к единодушному выводу, что замуж выходить надо только за дворников, в крайнем случае, за сантехников, мы принялись готовиться ко сну.Подготовка ко сну заключалась в том, что мы свалили всю грязную посуду в раковину, пустую бутылку выкинули в мусорное ведро и лениво-разморенно прошлепали в комнату. Там я вытащила из шифоньера две ночные сорочки: розовую для себя, салатовую для Натальи. Каюмова, облачившись в ночнушку, стала еще больше похожа на пьяную моль. Причем на моль, ведущую себя абсолютно непристойно. Пока я заводила будильник, она усердно щипала меня за грудь и бедра и весело разглагольствовала на тему лесбиянства.К счастью, ее пьяное остроумие и буйная энергия иссякли минуты за три.Наталья сладко зевнула и плюхнулась на тахту.— Подожди, плед уберу, — проворчала я, ставя будильник на журнальный столик. — Сразу и ляжешь нормально. Только давай договоримся: у стенки сплю я!Каюмова нехотя приподняла свои тощие бедра, встала, шатаясь, как камыш в ветреную погоду. Я, придержав за высовывающийся уголок подушку, сдернула с тахты красный китайский плед и… завизжала немыслимым, нечеловеческим ультразвуком.Прямо на моей подушке, заботливо наряженной в цветастую ситцевую наволочку, лежала отрубленная человеческая кисть. Обескровленная и синюшная, с бледными ногтями и полупрозрачными волосками, она зловеще грозила мне оттопыренным указательным пальцем. А на безымянном тускло мерцала серебряная печатка с затейливой монограммой. Я знала это кольцо и знала эту руку. Это была рука Вадима Петровича Бирюкова…Я визжала, царапая ногтями лицо, до тех пор, пока по батарее не застучали соседи с первого этажа. Мало вероятно, что их обеспокоил шум: обычно таким незатейливым способом они сообщали приятелям с третьего этажа, что тех просят к телефону. Тем не менее грохот подействовал на меня отрезвляюще.Каюмова же пронзительно икнула и села на пол, прижавшись щекой к шифоньеру.— Жень, да что же это такое делается? — простонала она, не сводя глаз с осколка кости и серых лохмотьев размозженных мышц. — Что же это такое делается, в конце концов?Язык меня не слушался. Да если б даже и слушался, я все равно не знала, что сказать. Старая люстра с тремя пластмассовыми плафонами и одной-единственной неперегоревшей лампочкой наполняла комнату мутным желтоватым светом, и в этом свете казалось, что волоски на руке едва заметно шевелятся.Соседи с новой энергией принялись долбить по батарее — видимо, еще не добудились своих друзей с третьего этажа. Я, судорожно тиская ворот ночнушки, начала пятиться к двери.— Куда ты? — слабо вякнула Наталья.Вместо ответа, моя голова неопределенно мотнулась туда-сюда.— Жень, удирать отсюда надо!Мне и самой это было ясно. Логика подсказывала, что после моего рассказа с распростертыми объятиями нас примут даже не в одной, а в двух организациях — милиции и дурдоме. Уже всерьез обдумывая оба варианта, я принялась прямо поверх сорочки натягивать джемпер, и тут голос Каюмовой снова возник из тишины:— Сейчас, сию секунду, в аэропорт надо рвать! К черту квартирную хозяйку! В конце концов, вышлешь деньги переводом. Иначе ей еще тебя хоронить за свой счет придется. Поехали отсюда скорее, Жень. Я боюсь!«Я боюсь!» Господи! Как часто раньше я сама повторяла эти слова без видимой причины. Боюсь врачей, боюсь вампиров из «жутиков», боюсь тараканов, боюсь покойников… Что за дело мне было теперь до чужих чистеньких покойников, лежащих в аккуратных гробах? Своего мы прекрасно оттранспортировали в пыльном пледе, обули в тапки и закрыли в холодной ванной! В какой там трепет могли повергнуть меня блестящие инструменты дантиста, когда в моей постели лежала рука, отделенная если и не топором, то уж точно кухонным ножом? Прямо-таки смехотворными казались абстрактные вампиры со вставными клыками, если где-то в тумане маячил Человек в сером с толстым слоем бинтов на лице. Тоже маскарад?Да, но маскарад, имеющий совершенно определенную цель — спрятать настоящее лицо! От этого делалось только страшнее…— Поехали, — хрипло проговорила я, цепляясь за косяк. — В Шереметьево, во Внуково. Куда угодно, только подальше отсюда!И мы поехали. Наталья вскочила, рывком сняв через голову ночнушку.Заметалась по комнате в поисках своих брюк и колготок. Я же передвигалась от полки с бельем до кронштейна с верхней одеждой, как гигантский рак — спиной вперед, и все смотрела на синюшную руку, словно опасаясь, что она вот-вот взовьется в воздух и вцепится мне в волосы.Окна в доме напротив гасли с неумолимой быстротой, на улице становилось все темнее.— Значит, так, — бормотала Каюмова, застегивая «молнию» на брюках, — тачку ловим не возле дома, а где-нибудь подальше, на шоссе. Ни в первую, ни во вторую не садимся… Хозяйке черкни записку в пару строк. Замок английский, захлопывается?— Нет, обычный…— Жалко. Значит, ключи потом вместе с деньгами вышлешь.— Так деньги я ей сейчас оставлю, на столе, — клацала зубами я, лихорадочно комкая вещи и засовывая их в сумку. — На билет у меня есть, а в Новосибирске на первое время займем у кого-нибудь…— Ладно… Помойка у вас тут далеко?— В каком смысле?— В прямом. Руку-то куда-то выкинуть надо, а мусоропровода у вас в Люберцах, я так понимаю, днем с огнем не сыщешь?Мое давнее предложение выбросить Вадима Петровича в канализацию, похоже, прочно запало Каюмовой в душу. У меня же сейчас абсолютно не было желания ни сопротивляться, ни тем более устраивать диспут на морально-нравственные темы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115