Но она забыла про лицо, которое ярче любой одежки.
- Кстати, встречать по одежке не так уж глупо, - улыбнулся Рябинин.
- Внешность обманчива, Сергей Георгиевич.
Знает его имя... Могла спросить в канцелярии. Но зачем? Чтобы поговорить.
- Обывательская сентенция.
- Почему обывательская?
- Потому что внешность никогда не обманывает, - загорелся Рябинин, ибо задели его любимое человековедение.
- На шубу мою смотрите, - усмехнулась она.
- Внешность - это не только шуба.
- Что же еще? Форма мочек ушей?
- Лицо, глаза, мимика, манеры... Для следователя внешность не бывает обманчивой. Да и слов вы сказали достаточно.
Почему он с ней говорит? Нерасшифрованные бумаги ждут его, как некормленные дети. Потому что она спорит, а он не привык бросать начатую работу, не привык отступаться от непереубежденного человека, будь он другом, преступником или вот случайно зашедшей девицей.
- Я забыла... Вы же следователь.
- Ну и что?
- Вам нормальный человек не интересен. Вам этот... урка.
- А кого вы полагаете человеком интересным? Небось, кандидата наук?
- Не обязательно.
- Ну да, но желательно?
- Интересный... Это культурный, энергичный, современный и, может быть, загадочный...
- У вас, разумеется, все это есть?
- А почему бы нет? - спросила она с откровенным вызовом.
Чудесно. За окном хороший зимний день. Допросов нет. Он никуда не торопится и ведет себе неспешный разговор об интересных людях с красивой девушкой, источающей загадочный запах духов.
- Тогда по порядку, - решился и он не отступать от прямоты. Культурной быть вы не можете...
- Неужели не могу? - она сощурила глаза до ехидно-пронзительных щелочек.
- Вы от всего закрыты самодовольством.
- Видите меня всего полчаса...
Она хотела продолжить, но ее остановила рука следователя, которая взяла карандаш и что-то записала на листке бумаги. Рябинин скосил глаза, обозревая мысль целиком, всю. "Самодовольный человек закрыт от плохого, но он закрыт и от хорошего".
- Вы не можете быть образованной, хоть и кончили институт, потому что ваша самоуверенность безгранична, как вселенная.
- Чего еще я не могу?
- Упомянутая вами энергия к интересной личности отношения не имеет. Полно энергичных пройдох. Ну, а современность... Я не люблю этого понятия современный человек.
- Да, у вас и вид старомодный.
- Это из-за оправы, - он зло поправил очки. - И у меня нет дубленки.
Это не только из-за оправы. Из-за костюма цвета жухлого слона. Из-за галстука, вроде бы нестарого, но какого-то блеклого, как клок прошлогоднего сена. Из-за рубашки, чистой, даже новой, но с таким воротником, каких давно не носят. Из-за ногтей, нервно обкусанных за ночным столом.
- Опять вы про одежду, Сергей Георгиевич. Современность не только в ней.
- Ну-у? А в чем?
- В том, чтобы стать человеком своего времени.
- А другие времена побоку?
- Какие другие?
- Человечество-то копило в себе ум и совесть тысячелетиями. Это не только современные плоды. Человек есть сын прогресса и вековой культуры, а не только сего времени. Современный - это что, модный? Или который отказался от всего, кроме сиюминутного?
Рябинин тихо перевел дух - много говорит. И зря. Девчонка зашла поболтать и взглянуть на следователя, а он лезет в дебри нравственности, как студент на диспуте. Так и не научился он веселому трепу, то бишь светской беседе, легкой и приятной, как ее французские духи.
- А по-вашему, кто интересный человек? Который план перевыполняет?
- Который мыслит.
Она молчала, ожидая других слов, растолковывающих, поэтому Рябинин добавил:
- Интересны люди думающие.
- И все?
- Что - мало?
- А если он думающий, да необразован?
- Он все равно интереснее образованного, но не думающего.
- Занятно, - вздохнула она. - Но это только ваши личные мысли.
- Конечно, мои. А у вас чьи мысли?
Она рассеянно улыбнулась, и Рябинин понял, что его слова отлетают от нее, как от упругой воды плоские камешки, пускаемые в детстве. Он опять незаметно перевел дух - давно научился переводить его незаметно, чтобы обвиняемый не догадался о состоянии следователя. Но обвиняемого не было. Почему же он злится? Потому что его не понимают? К непониманию он привык, как к своим очкам. Или злится потому, что она пришла говорить, а разговор ей вроде бы неинтересен? Из-за такого пустяка...
Рябинин притушил свои мысли, споткнувшись на этой самой злости - откуда она к незнакомому человеку? Откуда... Да оттуда, с улицы, с транспорта, из так называемых общественных мест, где он ежедневно видел модных самообольщенных людей, считавших себя современными. И вот один из них, из самообольщенных, добровольно явился к нему в кабинет поговорить о современности; явился как представитель, как давний знакомый. Так не мстит ли он ей - за тех?
- Как же так? - заговорил Рябинин, охладевая. - Считаете себя современной, а не имеете своих мыслей? Я-то полагал, что свои взгляды - это первый признак современного человека...
- Я не знаю, что вы зовете своими взглядами.
- И этого не знаете?
- Опять подозрения! Вы испорчены своей работой.
- Вас-то в чем подозреваю?
- Ну, в серости, в глупости...
- Это не подозрения, - вздохнул он.
- Вы привыкли копаться в грязи, кругом грязь и видите.
- Милая девушка... Да серость, самодовольство и глупость хуже грязи. Грязь-то можно отмыть.
Он чуть было не пустился в разговор о грязи, о душевной чистоте, подстегнутый пришедшей мыслью. Но эта мысль была не для сидящей перед ним женщины; да пока и не сложилась она, мысль-то, в пригодную для языка форму. Рябинин знал, как помочь ей, - бумагой. Он взял карандаш, придвинул листок, и через считанные секунды она легла почти афоризмом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33