Сегодня пенсионерам трудно приходится, - согласился я.
Клавдия Павловна села на прежнее место, спросила:
- Так о чем это я говорила?
- О том, что режиссер вам показался странным.
- Вот-вот, я и говорю - странный он какой-то.
- В каком смысле?
- Сам седой, как лунь, лицо сморщенное, а руки молодые.
- Как молодые?
- В так. Как вот у вас, к примеру. Только... Как бы поточней выразиться... Холеные, вот. Красивые такие, холеные.
- О чем он ещё с вами говорил?
- Да о чем он будет говорить со старухой. Извинялся, как я уже говорила, за беспокойство, говорил, что этот..., как вот вы сейчас сказывали.
- Режиссер?
- Вот-вот. Говорил, что снимают фильм. Вот и все.
- А мальчика и девочку лет двенадцати-тринадцати здесь не видели?
- Как же не видела. Видела. Очень красивые. Режиссер этот сказал, что это их основные артисты. Страшный какой-то больно фильм снимали. Бедные дети!
- Почему вы так решили?
- Ночью... Как раз перед тем как старик отдал мне ключи. Ночью мальчик сильно кричал.
- А девочка?
- Девочки слышно не было, врать не буду. А мальчик кричал, точно.
- Слова какие-то слышали?
- Нет, только крик, протяжный такой, страшный.
- Что ещё вы слышали?
- Остальное, как обычно. Шум, гам, тарарам.
Я достал фоторобот старика-режиссера, показал его Клавдии Павловне.
- Клавдия Павловна, посмотрите повнимательнее. Это тот самый режиссер?
Она долго подслеповато рассматривала портрет, затем прогворила с полной уверенностью:
- Он самый. Точно.
А потом мы пили чай с черничным вареньем. Оно действительно было замечательным. Честно признаться, я вообще ел его впервые в жизни.
Не успел я появиться в кабинете, как в него ввалился Дима Беркутов.
- Ты где, Сережа, болтаешься?! - спросил он с возмущением.
- Что значит - болтаюсь?
- А то и значит. Здесь шеф на уши всех поставил, тебя разыскивая.
- Да я вроде говорил, - неуверенно сказал, так как действительно запамятовал - сообщал ли Рокотову о своих планах на сегодня.
- Вроде, да как бы, - смешно передразнил меня Дима. - Что-то с памятью твоей стало. Это очень нехороший симптом, Сережа. Определенно.
- Да ладно тебе. Что случилось?
- Ты почему ему ничего об операции не сказал?
- Говорил я, точно помню.
- Вот я и говорю - во избежание более серьезных последствий, тебе надо срочно к врачу обратиться. Иначе, ты скоро имя любимой жены станешь забывать.
- Да что случилось? Можешь ты толком рассказать?
- Что ж, попробую, - тяжко вздохнул Беркутов. - Утром только сел я за стол, как вошел шеф. Строго посмотрел на меня. "Чем занимаетесь, Дмитрий Константинович?" Ну, я, как положено, вскочил, вытянулся во фрунт. "Готовлюсь к операции, товарищ полковник!" - отвечаю. "Какой ещё операции?" - спрашивает он, а на лице недоумение, какого я отродясь не выдывал. "Под кодовым названием "Мордобой", - бодро отвечаю. Как услышал он это слово, сильно рассвирепел, аж позеленел весь. "Что за дурацкие шутки! - кричит. Где Колесов?!" "Должен быть здесь", - отвечаю. Он и пошел шмалять по кабинетам. Шум и треск на все управление стоял, такого, наверное, и при Ватерлоу не было. Потом заглянул в наш кабинет. "Как Колесов появится, сразу ко мне!" О чем я тебе, Сережа, с великим прискорбием и сообщаю. Иди, клади голову в пасть этого дракона.
- Да пошел, юморист хренов! - сказал я в сердцах, направляясь к двери.
Рокотов сидел за столом и что-то читал. Увидев меня добродушно сказал:
- А, Сергей Петрович, проходи, садись.
Я сел за приставной столик, спросил осторожно:
- Говорят, вы меня искали, товарищ полковник?
- Я?! - очень он удивился. - Кто тебе это сказал?
И я понял, что вновь попался на очередной прикол моего забубенного друга.
- Беркутов, - хмуро ответил.
Рокотов усмехнулся, покачал головой, как бы говоря: "Ну вы, ребята, даете!".
- Ты его побольше слушай. Что-нибудь интересное сказала соседка из сорок пятой квартиры? - спросил шеф.
Оказывается, и об этом я ему говорил. Ну и трепло же это Беркутов. Когда-нибудь он точно дождется. Всякому терпению есть предел.
- Даже очень интересное, - ответил я и рассказал шефу о показаниях Клавдии Павловны Томилиной. Когда дошел до того места, как свидетельница обратила внимание на руки режиссера, Рокотов не выдержал, воскликнул с восхищением, даже гордостью:
- Ай, да Иванов! Каков?! Гений следствия! Не знаю, как там с блондинкой, а с этим инвалидом он попал в самую точку. Кто-то явно актерствует, пытаясь сбить нас с толку.
- Я с вами совершенно согласен, - сказал я.
Полковник схватил телефонную трубку, набрал номер, долго слушал, затем сказал с явным сожалением:
- Нет где-то Иванова. Жаль! Хотел поздравить. Как у вас с операцией?
- Беркутов должен был все подготовить, проинструктировать омоновцев. Все должно получиться, товарищ полковник.
- Дай-то Бог! Значит, сегодня?
- Да. Захарьян сегодня заступает на дежурство.
- Прикрытие обеспечили?
- Да. В прикрытии будем мы с Беркутовым.
- Ни пуха вам не пера! Да, вот ещё что. Когда будешь писать рапорт об операции, не указывай название, а то мне перед генералом будет неудобно.
- Я понимаю, Владимир Дмитриевич.
Заглянул в кабинет Беркутова. Он поспешно схватил ручку и сделал вид, что сосредоточенно пишет.
- Дурак ты, Дима, и не лечишься, - сказал я.
Он оторвался от бумаг, уставился на меня невинными глазками, будто впервые увидел после долгой разлуки, воскликнул:
- А, это ты, Сережа?! Привет! Что такой смурной? Съел что-нибудь?
- Да пошел ты!
- Как, Сережа, настроение нашего уважаемого шефа? Он все также бодр и оптимистичен? Все также верит в незыблемость моральных принципов и торжество закона? Ты ему сказал, что мы с тобой с некоторых пор в этом очень сомневаемся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95