Но не надо, господа, сочувствовать нашим женам и, тем более, их жалеть. Не надо. Им можно лишь позавидовать. Ведь они любят не каких-то особей мужского пола, удобных как встроенная мебель, а настоящих крутых мужиков. А в чем разница между первыми и вторыми знают только они. Так-то вот.
Попова дома не оказалось. Его жена долго не хотела нам открывать дверь, все требовала доказать, что мы действительно из милции. Понадобилось проявить все свою выдержку и терпение, чтобы не взорваться.
- Гражданка Попова, - очень вежливо говорил я, - как же я это вам докажу при закрытой двери? Вот мое служебное удостоверение. Если вы обладаете способностью видеть через дверь, то можете в нем прочесть, что я являюсь оперуполномеченным по особо важным делам управления уголовного розыска.
Наконец, дверь чуть-чуть приоткрылась. В образовавшейся щели появился подозрительный глаз.
- Покажите удостоверение, - потребовала Попова.
Я показал. Дверь распахнулась.
- Входите, - обреченно сказала Попова. Это была женщина неопределенного возраста с желтым болезненным лицом, маленькая и тощая, будто вяленная вобла. На ней был надет старый, замызганный халат. Да и квартира, честно говоря, мало напоминала человеческое жилье. Грязная, с пожелтевшими и облупившимися обоями, завалена пустыми бутылками, каким-то тряпьем и прочим хламом. Пещера неандертальца по сравнению с ней выглядела бы предпочтительней. Вот, блин, живут же люди! Вот и верь после этого классику, что "человек - это звучит гордо". Попова была явно встревожена нашим визитом.
- Что он ещё натворил? - спросила она.
- Кто? - сделал я вид, что не понял о ком она спрашивает.
- Муж мой забубенный? Кто ж еще.
- Почему вы считаете, что он что-то натворил?
- А зачем же вы тогда пришли?
- Ну мало ли... Кстати, как тебя хозяйка зовут?
- Зина.
- Ты почему, Зина, такая негостеприимная? Мы что, так и будем в коридоре торчать?
Попова окинула равнодушным взглядом комнату, разобранный диван с незаправленной постелью, сказала:
- Пойдемте. - И прошла на кухню.
Но и там было не лучше. Раковина сплошь завалена грязной посудой, от которой уже исходил кисловатый запах. На столе хлебные крошки подбирали многочисленные мухи. Я сел за стол, смахнул крошки на пол. Мухи поднялись в воздух и сердито зажужжали.
- Где твой муж, Зина? - напрямую спросил я.
- А я почем знаю, - пожала она плечами. - Я посчитала, что он у вас, коли пришли.
- Где он может быть?
- А я почем знаю. Недели три, как ушел, так я его больше не видела, забулдыгу.
Ее слова теперь уже обеспокоили меня, появилось нехорошее предчувствие. Шкилет был тем самым звеном, ухватившись за которое, я намеревался вытащить на божий свет и всю цепочку. Теперь мои намерения рушились прямо на глазах. А моя интуиция, эта весьма своенравная да, к тому же, беспардонная дама, прямо так и сказала: "Бери шинель, парень. Пошли домой". "Постой, постой! - вконец занервничал я. - Нельзя вот так, сразу, ничего не проверив, делать такие далекоидущие выводы". "Если тебе своего времения не жалко, то проверяй, а мне и так все ясно", - вяло согласилась она.
- Где его можно найти? - спросил я.
- А чё его искать-то. Сам объявится. А то первый раз, что ли. Забулдыга он и есть забулдыга. Добрые люди вон умирают, а этому ни черта не делается.
- Любишь ты его, Зина.
Эти мои слова её здорово развеселили. Она громко с повизгиванием рассмеялась, ощерив щербатый с желтыми прокуренными зубами рот.
- Либишь, говорит! Ха-ха-ха! Вот умора, так умора! Люблю как кошка собаку. Что б он сдох черт мосластый!
- И все же, где он может быть?
- А я почем знаю. Может, к отцу уехал, к такому же, прости Господи, алкашу, а может ещё куда.
- А где живет его отец?
- За Каменкой недалеко от тюрьмы. Улица Черноморская двенадцать.
- Он что-нибудь говорил, когда уходил?
- Нет ничего не говорил. Я его даже не видела. На работе была.
- А где ты работаешь?
- Здесь неподалеку, в магазине уборщицей.
- Слушай, Зина, у мужа был охотничий нож?
- Был, - кивнула она. - Отец подарил. Он по молодости охотником был.
- Как он выглядел?
- Большой такой, красивый.
- А ручка какая?
- Тоже красивая, цветная.
- Наборная?
- Как это? - не поняла Попова.
- Из цветных пластмассовых пластин. Такая?
- Вот-вот, такая и есть.
- Где этот нож сейчас?
- А я почем знаю. Пропил наверное забулдыга. Он ведь уже все, что мог, пропил. Вы не думайте, что мы всегда так вот жили. Было время и у нас все было как у людей. Он в ПАТПа шоферил, я клепальщицей на заводе Чкалова работала. Жили куда с добром. Даже "запорожец" купили. А потом, как он запил, так все и покатилось под гору. Жить не хочется. Если б не боялась греха, то давно бы руки на себя наложила.
- Дети-то у вас есть?
- Дети-то есть, да что толку. Лишили нас родительских прав. - Попова горько заплакала.
Но мне не было жаль эту алкоголичку. Нет. Жалько было их детей, оставшихся сиротами при живых родителях. Вот, блин, люди! Мало того, что себя уродуют, так ещё родных детей не жалеют, ханыги!
Разговор с Поповой меня не только обеспокоил. но и, откровенно говоря, расстроил. Интуиция подсказывала, что отсутствие Шкилета дома вовсе не случайно, что мы его теперь вряд ли когда найдем, во всяком случае, в живых. А это никак не укладывалось в мою версию. Зачем же нужно было убирать такого классного "свидетеля". По моей версии Попов должен был подтвердить, что Тугрик не только был у него дома, но и купил нож. Тогда задача Зеленского оправдаться намного бы осложнялась. Но вместо этого Попова устраняют. Правда, это ещё не факт, а лишь моя догадка. Но провалиться мне на этом самом месте, если это не так. Почему? Испугались, что Попов может расколоться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95