Где он?! Что с ним?! Единственное, о чем она сожалела, так это о том, что она так и не сказала ему о своей великой любви...
* * *
Светлана услышала лязг отодвигаемой задвишки. Дверь приоткрылась, раздался вежливый и приятный баритон:
— Разрешите, Светлана Анатольевна?
«Значит они уже знают кто я», — равнодушно подумала Светлана, садясь на кровати.
На пороге вырос высокий статный мужчина лет тридцати довольно приятной наружности. Его лицо с правильными чертами можно было бы назвать даже красивым, если бы не глаза. Глаза эти были... С первого раза даже трудно подобрать им определение. Серые глаза его ничего, или почти ничего не выражали. Холодные, блестящие, они как бы жили на лице своей особой жизнью, и тем самым портили общее впечатление о своем хозяине. На нем был добротный серый костюм из дорогой шерстяной ткани, ослепительно белая сорочка и модный яркий галстук. Мужчина прошел к столу и, указывая на стул, спросил:
— Вы позволите? — Не дождавшись ответа, расстегнул пуговицы пиджака, сел, приветливо улыбнулся. — А вы не очень-то гостеприимны, Светлана Анатольевна.
Она смерила его с головы до ног строгим взглядом. Удивленно спросила:
— Я?!
— Ах, да! — спохватился он. — Совсем запамятовал, что это вы у нас в гостях. Тогда на правах хозяина разрешите полюбопытствовать — как вы себя чувствуете?
Не получив ответа, сокрушенно вздохнул, опечалился.
— По всему, вы не желаете со мной разговаривать, Светлана Анатольевна?
— Ну отчего же, — возразила она. — Я готова с вами разговаривать, но только в своем кабинете.
— Оригинально! — рассмеялся мужчина. — У вас хорошо развито чувство юмора. Этим вы походите на руководителя вашей следственной бригады... Как же его фамилия? Такая, знаете ли, необыкновенно простая... Иванов? Ну, конечно же, Иванов. Говорят, что он большой оригинал по части юмора.
— Я думаю, что в этом вы сами сможете убедиться. И очень скоро.
Он снисходительно усмехнулся.
— Поживем — увидим... Да, извините, забыл представиться. Александр Владимирович Карамзин.
— Знаменитая фамилия. Надеюсь, она вымышленная?
— Ну, отчего же. Это один из моих псевдонимов.
— И много их у вас?
— Достаточно, — рассмеялся он. Сказал одобрительно: — А вы молодцом, Светлана Анатольевна! Хорошо держитесь... Но, как говорится, ближе к делу. Меня интересует, отчего Иванов заинтересовался театром. Что вам в связи с этим известно? Почему вновь возобновили дело о трагической гибели семьи Аристархова? Я слушаю вас.
Светлана видела, что не настолько этот Карамзин, или как там его, уверен в себе, как хочет казаться.
— Вы вынуждаете меня повторяться. Я ведь уже сказала, что готова с вами разговаривать и дать пояснения лишь в своем служебном кабинете. Только там у нас с вами может состояться конструктивный разговор. Все другие варианты отпадают.
Он криво усмехнулся. Достал пачку «Мальборо» и, не спросив у Светланы разрешения, закурил. Долго рассматривал её своими холодными немигающими и ничего не выражающими глазами. Пожал плечами. Сказал с сожалением:
— Жаль. Очень жаль. Я был о вас более высокого мнения. Неужели вы не понимаете в какой ситуации оказались?
Светлана рассматривала сидящего перед ней мужчину и её не покидало чувство, что он играет перед ней роль какого-то супермена, глубоко презирающего всех остальных людей. Даже потому, как он держал сигарету, курил, говорил, слегка растягивая гласные, чувствовалась манерность. Откуда у него все это? От скудности ума? Непохоже. Все его предыдушие действия по инсценировке убийств свидетельствуют об обратном. Он умен и даже очень. То, что перед ней тот самый человек, на которого они и пытались выйти — у неё теперь не было и тени сомнения. Но она его не понимала и это её начинало нервировать. А потому в разговоре с ним никак не могла выбрать нужную линию поведения. Ответила холодно:
— А мне кажется, что это вы не понимаете ситуацию. И чем скорее поймете, тем будет лучше для вас.
Он снисходительно рассмеялся, вяло махнул на неё рукой.
— Ах, бросьте, Светлана Анатольевна. К чему эти милицейские штучки? Неужели же вы думаете, что они могут произвести на меня впечатление? Глупо. Архи глупо! Жаль, что вы не хотите меня понять. — Он раздавил в пепельнице окурок. Встал, прошелся по комнате. — Не понимаю я вас. Не понимаю. Зачем вам, умной, красивой и талантливой женщине, ввязываться в эти жесткие, сугубо мужские игры?
— И что же вы предлагаете? — насмешливо спросила Козицина.
По его спокойному лицу прошла едва заметная судорога. По всему, он не любил насмешек.
— Я ничего не предлагаю. Мне просто искренне вас жаль. Вы избрали неверные жизненные ориентиры. Факт.
— Значит вы заранее определяете красивой женщине второстепенную роль — ублажать сильных мира сего? Так?
— Я этого не говорил. Это было бы слишком грубо. Я просто сказал, что все эти иберейские игры не для красивой женщины. Слишком много в них крови, варварства и гнусности.
— А это позвольте мне самой решать.
Он вновь криво усмехнулся. Сел. Взгляд его теперь выражал скуку и равнодушие. Будто ему до чертиков надоел весь этот разговор и сама собеседница.
— Альтруизм, Светлана Анатольевна, хорош лишь до определенного возраста, а затем он выглядит, простите, глупо и даже нелепо и больше смахивает на фанатизм. Фанатизм же в любых его проявлениях свидетельствует лишь о слабости и ущебности индивида.
— Если я вас правильно поняла, стремление помочь другим людям, вы считаете ущербностью?
— Другим — это кому? — ответил он вопросом. — Уж не тем ли толпам слепых баранов, что бестолково бродят по улицам городов? Но, уверяю вас, они вовсе не нуждаются в вашей помощи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110