У меня даже в мыслях и все такое. Я никогда ещё в своей жизни не был так серьезен, как сейчас.
Она подошла почти вплотную, ударила кончиками остро отточенных коготков ему в грудь, дохнула в лицо запахом дорогого ещё не успевшего перегореть коньяка, рассмеялась гортанным, похожим на клекот журавля в брачный период, смехом, проговорила с предыханием:
— Какой вы опасный мужчина, Дмитрий Константинович! Какой загадочный и непредсказуемый!
Беркутова едва не сташнило и от этих слов, и от всех этой пошлой сцены. Ведь эта Лукреция сексуальной политики Кремля убеждена, что мент стал очередной её жертвой, что перед её перпетуум-мобиле не может устоять ни один здравомыслящий мужик? Под его натиском рушаться моральные устои и вековые традиции. И провалиться ему на этом самом месте, если она где-то по большому счету не права.
— Я такой, — ответил он хмуро.
— Проходите в зал. Я скоро, только пере-о-де-нусь. — Последнее слово она произнесла речитативом, как бы давая понять, что процесс переодевания включает две стадии — это, во-первых, раздевание, а уж потом все остальное. Во-вторых, по обоюдному согласию сторон, можно вполне ограничиться первой стадией и продить её до бесконечности.
— Хорошо, — сказал он, отстраняясь от её опасной близости.
В зал Дмитрий вошел уже в мрачном настроении. Сел в кресло. Закурил. И мысли в его голове теперь бродили тоже мрачные, даже зловещие. Очень он себя не уважал. Очень. Спецзадание у него, видите ли. Ха-ха! Не надо грязи, милейший! Кого ты хочешь обмануть? Захотел трахнуть смазливую бабенку — вот и все твое спецзадание. Оно тебе потребовалось для оправдания своей гнилой сущности. Определенно. И ещё вспоминал всуе имя святой женщины, козел. «Светлана! Любовь моя!» Не сметь, пошляк! Ты не достоен и мизинца этой женщины. Боже, где только у неё глаза! Ведь его, сукиного сына, и на пушечный выстрел нельзя подпускать к порядочным женщинам.
Когда Аристархова вплыла в зал в том самом платье, в глубоком вырезе которого упруго волновалось все тоже аморальное «блюдо», Беркутов её уже ненавидел. И что он в ней нашел? Самка. Обыкновенная породистая самка. Не больше и не меньше. Да еще, ко всему прочему, соучастница убийства своего мужа. Неужели же он, Дмитрий, так низко пал?!
Он сделал официальное лицо и суконным голосом проговорил:
— Присаживайтесь, Мира Владимировна. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
— Что?! — удивленно спросила она, разом проглотив лучезарную улыбку и все остальное, а «перпетуум-мобиле» наконец-то остановился, стал неподвижным и твердым, как Самсон в Петродворце, раздирающий пасть этому... Как его? Гривастый такой? Царь зверей. Вот. «Перпетуум-мобиле» стал холодным и твердым, как Самсон раздирающий пасть льву. Определенно.
Беркутов положил на колени дипломат. Медленно раскрыл его. Долго перебирал бланки протоколов допроса. Может быть допросить её сразу в качестве подозреваемой? Было бы очень недурственно. «Гражданка Аристархова, вы подозреваетесь в убийстве вашего бывшего супруга.» «Ах! Ох!» Слезы. Истерика. Мысленно насладившись воображаемой картиной, Дмитрий поборол это искушение и извлек бланк протокола допроса свидетеля, положил его на дипломат, взял наизготовку авторучку. Еще не вечер. Будет она ещё и подозреваемой, и обывиняемой, и, даст Бог, подсудимой. Дай срок, будет белка и свисток. Определенно. А пока не надо травить гусей и бежать впереди паровоза.
Хозяйка продолжала стоять, а красивое её лицо выражало крайнюю степень недоумения — что же такое случилось с гостем и почему он из веселого и приятного во всех отношениях мужчины, вдруг стал таким бякой и занудой? Поэтому Дмитрий был вынужден строго сказать:
— Садитесь!
Она плюхнулась в кресло напротив.
— Но... Но... — капризно запрыгали её ярко-малиновые губы. — Но почему вы на меня кричите?!
— Я не кричу. Я вас официально допрашиваю. Понятно, гражданочка?
Слово «гражданочка» кажется доконало её окончательно.
— Но вы ведь только-что... Вы ведь сами, — в конец стушевалась Аристархова, все ещё не веря, что и на этот раз ей не обломилось и она не смогла затащить в постель нужного клиента. А так было бы здорово сделать из этого самоуверенного мента ручного попугая. И вроде все к этому шло. Что же случилось? И вообще, неприятный он тип. Никогда не угадаешь, что у него на уме.
А Беркутов почувствовал, как к нему вернулась былая уверенность и даже юмор, и увидел сидящую напротив пышнотелую стареющую красавицу, растерянную и несчастную. От волнения, от страха ли, но только на побледневшее лицо её высыпали многочисленные веснушки. И Дмитрий понял, что брюнеткой её сделал ландоколор или что-то в этом роде, А в детстве она была рыженькой девочкой, и испытала от этого массу неудобств. Мальчишки всех племен и народов также, как быки, отчего-то терпеть не могут красного цвета. И тело у неё скорее всего в конопушках. По белому рыхлому этакие крупных коричневые пятнышки. Бр-р! Картина не для слабонервных, да? Неужели он так низко пал?! Ведь ещё каких-то несколько минут назад мысли его двигались в совершенно другом направлении. Очень Беркутов не уважал себя в эту минуту, Ну очень, если не сказать больше.
— Как понимать ваше — «только-что» и что означает — вы сами"? — строго спросил он. — Мне непонятны ваши намеки, понимаете ли, и, не побоюсь этого слова, инсинуации? Почему вы себе позволяете и все такое? Я что, дал вам повод так себя вести по отношению к представителю власти? Я тут не в бирюльки пришел и никому не позволю дискредитировать. А то много развелось охотников вбить клинья. А все почему? А потому, что безответственность и беспринципность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110