Я вспомнил, как Зорница уверяла меня, что провела здесь беспокойную и кошмарную ночь… Ее мучило необъяснимое предчувствие трагедии… В действительности она, можно сказать, и не ночевала в гостинице. Понятно, она лгала. Она хотела внушить, что уехала из Софии за несколько часов до смерти Борисова. Она допускала, что зашла в своей внешне невинной, но все же коварной женской игре слишком далеко, искренне созналась в этом. И, пытаясь оправдаться, воскликнула: «Да как можно отвечать за то, что другому взбредет в голову?»
Я припомнил эти слова, тон, которым они были произнесены, ясный открытый взгляд, в котором было и удивление, и возмущение. Нет, сказал я себе, не могла она так притворяться.
Интуиция подсказывала мне, что не Зорница главная виновница случившегося с Борисовым. Но я был обязан придумать возможный вариант происшедшего, в котором участвовали и живые, и мертвый.
Ангел Борисов расстался со своим другом Патроневым примерно без пятнадцати семь. Ехать ему до Третьей градской больницы не больше двадцати минут.
Зорница его ждет.
Что могло случиться, что должно произойти за задернутыми занавесками в маленькой комнате на первом этаже панельной коробки? Сговор?
Ради чего? Обычно целью бывают материальные блага. В данном случае ею могли быть золото, которое хранил у себя Борисов, или деньги, снятые им со сберкнижки за два дня до смерти.
Если Зорница уже однажды организовывала заговор против Борисова, то отчего не предположить, что она снова сговорилась с Патроневым… В дебрях женской психики семена мщения иногда бурно разрастаются. Возможно, она испытывала к Ангелу Борисову не одно только великодушное презрение. По опыту я знал, что чувство мести не атавизм и в сущности довольно активно присутствует в психике современного человека. Хотела ли Зорница только разыграть неуравновешенного, сгоравшего от любви к ней Ангела Борисова? Не замышляла ли она чего-нибудь посерьезнее?
Администраторша между тем подробно рассказывала мне о конкурсе. Она не сводила глаз с Зорницы и Красена Билялова, потому что поставила на них целый лев…..Сначала он ее стриг, ножницы так и сверкали.
Зорница мне очень понравилась, она такая красивая, может, вы видели, как она улыбается, какие у нее зубы, а кожа какая! Я даже позавидовала ее красоте, чуть не заплакала от зависти… И вдруг в самый ответственный момент наш швейцар подошел к Красену и что-то прошептал ему на ухо. Тот отложил фен и вышел. Когда он вернулся, другие мастера уже заканчивали работу. Ждали только его. Когда прическа была готова, он что-то сказал Зорнице, я заметила, да не я одна, что она чуть в обморок не упала. Она вся переменилась в лице, побелела как полотно. Но ничего. Ей это даже шло, она стала какая-то необыкновенная… Потом объявили, что они заняли первое место…»
Без всяких вопросов с моей стороны девушка подтвердила рассказ Зорницы о том, как она узнала страшную новость во время конкурса в зале, но сумела сдержать свои чувства и в результате они с Красеном оказались победителями.
Поздно ночью я уехал в Софию.
ГЛАВА ХХII
Начинало светать, когда поезд остановился у центрального вокзала. Я вышел на безлюдный перрон. Протер стекла очков, но от этого туман не стал менее густым.
Шаги мои гулко отдавались под сводами привокзального тоннеля. Не много пассажиров прибыло этим ночным поездом – я разглядел лишь несколько силуэтов, торопливо шагавших в тумане. Потом, уже в полном одиночестве, я поднялся по лестнице, пересек площадь и отправился на службу.
Нужно встретиться с мастерицей сувениров. Встреча должна состояться в моем кабинете. Этой красивой женщине придется пройти по нашим узким коридорам. Я все еще не мог представить ее сидящей на этом стуле, не мог включить ее в число обычных людей – смущающихся, ерзающих на этом стуле, вдыхающих воздух нашего учреждения… Шагая неторопливо по пустынным улицам, я испытывал облегчение оттого, что мое отношение к Зорнице стало значительно проще. У меня в кармане лежали две регистрационные карточки. Я мог обвинить ее в даче ложных показаний.
Кабинеты были еще пусты. В коридоре я встретил уборщицу.
– Доброе утро, – сказала она, – ты что это с утра пораньше?
– Из Стара-Загоры вернулся, – ответил я. – Прямо с вокзала на работу.
– То-то ты желтый, ровно лимон.
В моем кабинете было хорошо проветрено, прохладно. Я снял плащ и, взяв бритву и крем для бритья, отправился в туалет. По дороге я увидел, что буфетчица отпирает дверь.
Через пять минут, с еще влажным лицом, я сидел за столиком в царстве Виолетты. Она сварила мне кофе по-турецки, поскольку ее машина «эспрессо» еще не разогрелась. Специально для меня положила две полные, с верхом, ложечки кофе.
– У меня есть печенье, называется «Наслаждение» – держу для друзей!.. Я смотрю, ты с ног валишься от усталости! Бледный весь, будто при смерти.
– Ничего, – сказал я, – кофе и «Наслаждение» меня воскресят.
– Работенка у вас – не позавидуешь! – сказала она.
Когда мы выстраиваем различные версии случившегося, мы твердо верим в каждую из них. Пожалуй, не меньше, чем писатели – в написанное ими. Писатель настолько преисполнен странной, необъяснимой веры в то, что описываемое им – реально, что так все и происходило в действительности, что способен убедить в этом других. В некотором роде гипноз посредством печатного текста. И, конечно, благодаря добровольному желанию читателя быть загипнотизированным. Читатель верит гипнотизеру-писателю, потому что сам жаждет поддаться внушению.
В последние дни я тоже старался восстановить события в том порядке, как они представлялись мне, только, в отличие от писателя, мне не надо было заботиться о том, чтобы убедить кого-то в их правдоподобии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62