— Понятно, — почти согласилась я. — А где Мишель?
— Она ушла. Она полежала немного мертвая, а потом ушла.
И тут я подумала: неужели Мишель тоже наркоманка?
Не похоже. А вообще кто ее знает…
— Давно она ушла? — спросила я.
— Кажется, нет, не очень.
— А куда? — зачем-то спросила я, как будто это было мое дело.
— Я не знаю. Она ушла, и все.
— Понятно. Скажи мне, а кто такая Мишель? — задала я вопрос, который меня очень интересовал.
— Она моя мама. Только не настоящая.
— Как это?
Девушка помолчала, а потом ответила, но не совсем на мой вопрос:
— У меня еще есть мама, и она тоже не настоящая.
У нее вообще едва ли сейчас что-то настоящее, кроме ее больного воображения.
— Тебя как зовут? — спросила я.
— Оля, — ответила девушка.
— Ты давно знаешь Сергея? — задала я свой главный вопрос.
— Сергея? Сережу?
— Да, Сережу.
— А какого Сережу?
— Художника.
— А какого художника?
— Сегодня тебя привезли сюда из мастерской Сергея.
Она задумалась.
— Нет, — сказала она, помучившись со своей памятью, как с испорченным магнитофоном, — я не помню, откуда меня привезли.
Ну, об этом-то я знала лучше ее. Но не могла же она не помнить, как попала туда, не привезли же ее туда в таком виде, в каком я ее нашла! Я так подумала, но сразу передумала: потому тогда получалось, что она накачалась наркотиками там, при Сережке, а этого быть не могло.
Я так подумала, но Оля вдруг сказала:
— Я вспомнила. Я знаю Сережу, он художник.
Интересно, чем она слушала, когда я ей сказала то же самое:
— Он живет в каком-то подвале, — продолжила Оля, — мы туда приехали, а потом я не помню, что было дальше.
Так, значит, все мои рассуждения не дороже пустой банки от пепси-колы, в крайнем случае тянут на пустую бутылку, но я их все равно не сдаю, поэтому одно другого стоит.
— А с кем ты туда приехала? С Сережей?
— С Сережей? Нет.
— С мамой?
Она посмотрела на мена, пытаясь что-то сообразить, потом сказала:
— Не знаю.
— А Сережка был там, в мастерской?
— Сережа?
Как нежно она произносит его имя. Был бы он рядом, я бы его убила за это. Но его нет, и сначала мне нужно его найти. Найти и убедиться, что он простил меня. А потом я бы его убила, это точно.
— Да, Сережа. Он был там? — повторила я свой вопрос.
Она снова задумалась, пытаясь вспомнить.
— Я не знаю, — вспомнила она наконец.
— Оля, ты хоть что-нибудь знаешь? — поинтересовалась я.
Она опять задумалась.
— Знаю. Там лежала мертвая мама, — указала она на одну из дверей, — а потом она ушла.
— Значит, ты не знаешь, где можно найти Сережку?
— Сережа? Она его забрала с собой.
— Мама?
Она кивнула, но потом передумала:
— Нет, другая.
— Кто другая?
Оля неуверенно пожала плечами.
— А где твоя мама? — спросила я.
— Она была там, а потом ушла. Она очень любит его картины. Она вообще любит картины.
— То, что она любит картины, я знаю. Правда, что Сережкины особенно, об этом она мне почему-то не сказала.
— У нее их несколько. Она говорит, что в его картинах ее душа, что он ее в них переселяет.
— Кого и куда?! — очень удивилась я.
— Ее душу в свои картины.
Так, это что-то новенькое — Сережка в роли похитителя душ!
— Ты, значит, не знаешь, куда ушла твоя мама?
— Какая мама?
— Да, я забыла, у тебя Их две или три. Ну хоть одна из них, не знаешь где?
Оля задумалась. По ее лицу было видно, с каким трудом движутся ее мысли, словно стайка черепах по битым кирпичам. Наконец она что-то вспомнила:
— Я же говорила тебе, она была там. — И Оля снова указала на дверь, на которую уже показывала.
Не знаю, чтобы убедить меня или самой убедиться, Оля подошла к этой двери, приоткрыла ее и заглянула в комнату. Потом она посмотрела на меня, и лицо ее стало удивленным, как у мальчика, которому показали фокус (девочки фокусам не удивляются, они сразу понимают, что их просто обманывают — от рождения данная женщине интуиция, с которой мы потом всю жизнь боремся, чтобы позволить себя обмануть).
Но мне стало интересно, что такое Оля могла увидеть.
В этот момент я обратила внимание, что Сережкиной картины, которую я видела днем, сейчас нет на стене, остался только гвоздь, на котором она висела. Я хотела спросить об этом Олю, но сначала решила посмотреть, что такого удивительного она там нашла.
Я тоже подошла к двери и заглянула в комнату.
В комнате горел яркий свет. Там был огромный диван, а больше я ничего не успела рассмотреть, потому что сразу увидела, что на этом большом диване лежит женщина.
Это была Мишель.
Она лежала и смотрела в потолок широко раскрытыми глазами. Но едва ли она видела даже этот потолок.
— А я думала, она ушла, — тихо проговорила Оля.
Я услышала Один голос и посмотрела на нее. А она смотрела на Мишель, и из глаз ее по щекам медленно ползли две слезинки.
Все платье Мишель было залито кровью. Но у меня уже был опыт, и я знала, что не каждый, кто кажется мертвым, действительно мертвый. Я осторожно подошла к Мишель.
Мне захотелось закричать оттого, что я увидела вблизи: все платье Мишель было в небольших узких порезах, их была не меньше десяти, и была понятно, что именно из этих порезов и вышла кровь.
Вдруг я почувствовала, что одной ногой я наступила на какой-то предмет. Я отошла назад и посмотрела, что это било. Оказалось, большой кухонный нож. Я едва удержала себя от желания развернуться и убежать отсюда, как там, в Сережкиной мастерской. Хотя отсюда-то" может, и стоило убежать, что меня здесь удерживало?
Я посмотрела на Олю.
— Это ты сделала? — спросила я, хотя мне это было неинтересно и ни о чем не хотелось спрашивать.
Оля сначала чуть заметно, с сомнением пожала плечами, а потом отрицательно покачала головой, но покачала тоже как-то неуверенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94