«Слушай, но это же просто глупо – так реагировать на мой рассказ. Ты не должна быть такой тонкокожей, ведь ты жена адвоката, ты моя жена, жена Максима Лермана… нет, это звучит слишком официально: ты мой зверек, моя девочка, моя женщина… и я обожаю тебя… твои коротко остриженные волосы, все сто восемьдесят сантиметров твоего гибкого и стройного тела, твои длинные руки и ноги, длинную шею, длинные глаза…» – «Длинные глаза, это как?» – «У тебя действительно длинные глаза, похожие на туловища длинных и изящных рыбок…»
…Она исторгла стон. Она готова была рычать. Нет, он не мог вот так оставить ее, бросить, отдать на растерзание толпы! Ведь она только-только вошла во взрослую жизнь, она еще незнакома с ее законами. Она еще такая тонкокожая.
Слезы покатились из закрытых глаз. Но открывать их она пока не собиралась. Она была не готова родиться еще раз. И если первый раз она родилась для счастья, то сегодня ее воскресили для горя. «И почему только я не взорвалась вместе с ним?»
И все же она открыла глаза. Природное любопытство. Она слегка повернула голову и увидела двух голых людей, почти детей. Животный акт подходил к концу. Еще минута, и оба, и мальчик и девочка, рухнули обессилевшие на грязные простыни, обливаясь потом. Оба худенькие, с розовыми лицами и белыми хрупкими телами.
– Оденься, замерзнешь, – сказал мальчик своей партнерше. Ему было лет четырнадцать. Копна спутанных черных волос, серая полоска пробивающихся усов над верхней губой, полуоткрытый рот, закрытые глаза и часто вздымающаяся костлявая грудь. Под мышками еще нежные темные волосы.
– Мне жарко… – Девочка, по контрасту с ним белокурая, верхняя губа ее припухла от поцелуев и приобрела вишневый оттенок. У нее уже наметились маленькие острые грудки. Хрупкая, беленькая, с плоским животом, переходящим в беззащитный и неестественно гладкий, с едва заметным рыжеватым пушком лобок.
– Это тебе сейчас жарко, а очень скоро ты замерзнешь. На улице дождь, ветер.
– Ты не спишь? – Он вдруг поймал взгляд Зу-Зу и, нисколько не стесняясь, подвинулся к ней и склонился над ее лицом своей лохматой головой. У него были, оказывается, ярко-синие глаза, такие неожиданные при черных волосах. – Я так и знал, что ты выживешь.
– Где я? – Зу-Зу поднялась на локте и слегка отстранила от себя это непонятное существо с замашками взрослого, повидавшего жизнь мужчины.
– Как где? У нас. Меня зовут Наполеон.
– Ты сумасшедший?
– Нет, так называет меня Лиза.
Беленькая Лиза, прикрывшись серой простынкой, как-то странно улыбнулась.
– Он тебя спас, – сказала она, усаживаясь на постели и отводя длинные светлые пряди волос за плечи. – Тебя хотели убить… Ведь это твоя машина взорвалась возле «Европы»?
– А что случилось со мной?
– Ты лежала в кустах, тебя было легко чистить…
– Что делать? – Она ужаснулась тому, ЧТО именно могло означать это слово на жаргоне этих испорченных детей. А что, если этот Наполеон изнасиловал ее?
– Но у тебя платье без карманов, да и в сумочке нашли всего сто рублей. Никогда бы не подумал, что такие леди, как ты, могут ходить по городу без денег. Даже на одну сигарету с фильтром не хватит.
– А я и не курю. А как же ты притащил меня сюда?
– Никак. Ты сама шла. С закрытыми глазами, но шла. Кто такой Макс?
– Это мой муж.
– Ты ночью звала его. Это он взорвался?
– Он. – Ей вдруг захотелось ударить мальчишку. Он не имел права произносить имя Макса вслух. Все, что касалось их семьи, теперь принадлежало только ей, Изабелле. В частности, память. – Где мое платье?
– Теперь это не твое платье. Это платье Лизы. – Наполеон рывком стянул с Зу-Зу одеяло, которым она была накрыта. – А ты красивая. Только зачем так коротко волосы стрижешь? Носишь парики?
У этого малого в голове была такая каша, что Зу-Зу вместо того, чтобы ответить, попыталась прикрыться – она лежала совсем голая – и отвернулась.
– Лиза, ты хочешь ее поцеловать? – спросил Наполеон.
– Отдохну, тогда и поцелую. Ты хочешь ее? – Она все-таки была слабоумная, эта Лиза. Изабелла вспомнила, как Макс говорил, что очень часто жертвами насильников, особенно престарелых, являются слабоумные девочки вроде Лизы. Они чем-то возбуждают взрослых мужчин. Выходит, не только взрослых. Но и мальчиков. Сейчас же у Наполеона явно проснулся аппетит на Зу-Зу. Она заметила это, когда он, поднявшись на колени, продемонстрировал свое мужское достоинство, которое что-то подозрительно быстро восстановилось после совокупления с Лизой. Мальчишка предложил ей заняться своим инструментом, но Зу-Зу мягко отстранила от себя это неразборчивое чудовище и попыталась встать.
– Ты возьмешь его? – спросил Наполеон.
– Нет. Скажи лучше, куда ты меня привел? Ведь это же не дом?
Полутемное строение, захламленное ненужными вещами и тряпьем и освещенное голубой керосиновой лампой. Желтоватые стены, неплотно примыкающие друг к другу. Похоже на самодельный шалаш, который Зу-Зу со своими дворовыми дружками строила в детстве. В щели пробивается голубоватый свет вместе со струями дождя и запахом мокрых листьев. Пахнет осенью, а ведь еще вчера была середина июля – пятнадцатое число. И ничто не предвещало ни дождя, ни смерти.
– Это наш дом.
– А где ваши родители?
– Их нет. Мы вылупились из яйца.
– Где вы берете деньги на еду? – То, что они живут здесь постоянно, было понятно из обстановки: кухонная утварь, две самодельные печки, груда одежды, остатки еды…
– Где придется.
– Что вы сделаете с моим платьем? Продадите?
– Его никто из НАШИХ не возьмет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16