.. оттуда же... В чем дело? Может быть, дачу обворовали? - Эту фразу жена сказала явно для тех, кто сидел с нею в комнате.
- Нет, не обворовали, - ответил Осокин, и им вдруг овладела такая вялость, что нестерпимо захотелось лечь на диван и лежать с закрытыми глазами.
- Так что ты просила меня привезти с дачи? - совсем тихо повторил он свой вопрос.
- Я передала тебе через Алену про банку варенья... - Она не успеЛа договорить. Осокин бросил трубку.
- Я устал, - сказал он полковнику. - Может быть мы сделаем передышку? Нельзя же допрашивать целый день!
Корнилов посмотрел на часы, согласно кивнул.
- Да. Заговорились. Уже больше двух часов. Может, и лучше сейчас прерваться. У меня была одна задумка... - Он встал, подошел к окну. Выглянул на улицу. Рядом с черной "Волгой" уже стояли обычные, ничем не напоминавшие милицейскую машину, бежевые "Жигули".
- Я хотел попросить вас проехать вместе с нами по маршруту, которым вы ехали третьего августа. Чтобы можно было по ходу дела кое-что уточнить. Побывать у вас на даче, поговорить с соседями, заехать на ту заправочную станцию, где вы заправлялись. Да мало ли мелочей можно уточнить в дороге? Ведь подозрение на вас лежит серьезное. Я даже подумал, что вы сами сядете за руль, и потому попросил подъехать наши "Жигули". Но раз вы устали, давайте все отложим.
- Пожалуйста, отложим, - сказал Осокин. - Все это для меня так непривычно, я очень устал...
- Завтра рано утром вас устроит? - спросил Корнилов. - Часиков в шесть? Пока мало транспорта?
- В шесть так в шесть.
Корнилов протянул Осокину руку, чуть задержал его вялую руку в своей:
- Борис Дмитриевич! У вас есть время подумать. С вами произошло несчастье. Пока вы сделали все от вас зависящее, чтобы лишить себя смягчающих вину обстоятельств, чтобы несчастье стало серьезным уголовным преступлением. Не надо трусить, не надо увязать все глубже и глубже.
Осокин, не проронив ни слова, осторожно высвободил руку.
- Как только мы начнем проверку фактов, которые вы мне сейчас привели, вы... - Корнилов поморщился, подбирая слова помягче, запутаетесь окончательно.
- Я не стану вам ничего отвечать. - В голосе Осокина появились упрямые нотки. - Вы меня подозреваете, вы и доказывайте. Я никого не сбивал! И еще эти подозрения в нападении на свидетеля! Просто смешно. И страшно. За вас страшно - вы можете наделать непоправимых ошибок. А этот раненый свидетель?! Как он мог обо мне сказать, когда я никого не сбивал!
- Он про вас ничего и не говорил. Он видел на шоссе сбитого насмерть мужчину и удаляющиеся белые "Жигули"...
Осокин напрягся и мертвенно побледнел.
- Но он не разглядел номер, - развел руками полковник.
- Какой же он свидетель! - крикнул Осокин.
Корнилов вздохнул:
- Вы видите, я от вас ничего не скрываю. Не буду скрывать и того, что на лобовом стекле ваших "Жигулей" эксперты обнаружили отпечатки пальцев сбитого человека.
...Когда на следующее утро сотрудники милиции во главе с Корниловым подъехали к дому Осокина, тот уже ждал их у подъезда. Погода была хмурая, с залива дул сильный ветер. То и дело начинал накрапывать дождь. Борис Дмитриевич был в плаще с высоко поднятым воротником. Выглядел он усталым и невыспавшимся.
Выходя из кабины, Корнилов машинально поднял голову и посмотрел на окна четвертого этажа. В двух окнах рядом виднелись женские фигуры. Игорь Васильевич успел заметить, что одна из них совсем тоненькая, с пышной копной волос на голове. "Наверное, дочь, - подумал полковник. - А рядом жена. Вот для кого трагедия".
Борис Дмитриевич сел за руль "Жигулей". Корнилов расположился рядом, а Коршунов и Лебедев - сзади.
- Поехали прямо к дому вашего друга, махнул рукой полковник и, обернувшись к Коршунову сказал: - И хронометраж оттуда начнем.
Город был еще пустой. Редкие машины, одинокие пешеходы. До Лахты они доехали за полчаса. Осокин вел машину хорошо - спокойно, без рывков, чувствовалось, что он опытный водитель. Но, проехав Ольгино, он вдруг притормозил и, съехав на обочину, остановил машину.
- Нет, - сказал он совсем тихо. Сказал скорее самому себе, а не спутникам. - Дальше я не поеду. Моя дочь права. Лучше пройти через все это и остаться самим собой.
"Вот так, - ревниво подумал Корнилов. - Не я, а дочь нашла к нему верный подход. - И сам себя успокоил: - Ну и прекрасно! Мы тоже не зря поработали. Через два часа ему бы все равно пришлось признаться. Но только что с его признания? Трупа-то нет!"
- Давайте немного отдохнем, - попросил Осокин, повернув бледное лицо к Корнилову.
Полковник кивнул. Он чувствовал, что Борис Дмитриевич вот-вот разрыдается.
Коршунов и Лебедев остались в машине, а Корнилов с Осокиным перебрались через канаву и пошли по мягкой лесной тропинке. Уже лежали на темно-зеленом мху первые желтые листья. Ветер раскачивал верхушки сосен, наносил полосами мельчайшие, словно пыль, капли дождя.
Осокин шагал молча, ссутулившись.
- Не промокнем? - спросил Корнилов.
- А? - словно очнулся от забытья Борис Дмитриевич.
- Не промокнем? - повторил Корнилов.
Осокин провел рукой по мокрому лбу и виновато улыбнулся.
- Я иду и думаю про тот случай... Про удочку.
Корнилов протестующе поднял руку, но Борис Дмитриевич сказал:
- Не останавливайте меня. Я понимаю, это глупо вспоминать о том случае, когда тебе угрожает тюрьма, но не могу не думать. Бумажку с вашим адресом я потерял. Но адрес-то помнил. И сейчас помню. И все время собирался приехать к вам, вернуть удочку. Приехать с бутылкой коньяка. Вот, дескать, как поступают интеллигентные люди... И все не ехал, не ехал. То одно, то другое. Какие-то мелочи мешали. А потом как-то подумал: чего я потащусь с этой грошовой удочкой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66