сзади раздались недовольные возгласы капралов и сержанта: никто не сумел удержать падающую жердь под контролем. Наконец все новобранцы привели свое условное оружие в надлежащее положение.
— На счет «три» — левую руку вниз и поднимаем копье, кладя его всем весом на плечо, — продолжил Стэммел. — Делай — три! Отставить!
Пакс только-только приподняла копье, судорожно стараясь не выпустить его из-под контроля, а сзади уже раздалась сдавленная ругань кого-то, на чью голову опустилась жердь стоявшего впереди.
— Держите вы свои деревяшки крепче, — недовольно сказал Стэммел и вновь скомандовал: — Делай — три! Нет, отставить! Еще раз…
Это движение взвод повторял бессчетное количество раз, пока все новобранцы более или менее научились держать жердь в нужном положении. Руки Паксенаррион затекли, ладони, по которым скользила деревянная жердь, горели.
— Обратно в казарму будем возвращаться, неся копья на плече, — объявил Стэммел. — И в ваших интересах не выглядеть такими же болванами, как остальные группы. Кто уронит жердь — голову оторву! — И сержант погрозил подчиненным кулаком.
Взвод Стэммела умудрился вернуться в казарму первым, не уронив при этом ни одной жерди, чем немало удивил других сержантов и вызвал зависть остальных новобранцев.
Мало-помалу обучение двигалось вперед. Новобранцы получали все меньше ударов и уколов от Сиджера (никогда, впрочем, не избегая их окончательно); копья начали казаться более или менее управляемыми. Пакс, содравшая кожу на левом предплечье, тренируясь в стрельбе из лука, научилась правильно держать согнутую в локте руку. Все новобранцы получили немало ссадин, ушибов, синяков и порезов, но единственным серьезно пострадавшим во взводе Стэммела был Микель Фальссон, сорвавшийся со стены во время ремонтных работ и переломавший себе обе ноги. Кости срослись, но хромота осталась, и парню пришлось перейти на работу в оружейную мастерскую.
— Ему еще повезло, что он совсем без ног не остался, — сказал Девлин. — Я такого кошмарного перелома никогда не видел.
Пакс поежилась, вспомнив торчащие из раны белые осколки костей.
В разговор неожиданно включилась Эффа:
— Вот почитай он Геда…
— Прекратить! — привычно оборвал ее Девлин. — Никаких разговоров о религиях, священниках и святых в нашей роте.
— Но почему? — возмутилась Эффа. — Я слышала, что в роту герцога Пелана набирают последователей Геда.
— Раньше так и делали, а сейчас перестали.
— Когда я записывалась, то сказала о своей вере сержанту, и он ответил, что это хорошо.
— Сержант Стэммел так сказал тебе? Ладно, значит, так оно и есть. Чем больше таких, как ты, в роте — тем лучше. Ты же знаешь, что слово командира для нас — закон.
— И все-таки…
— Эффа, отвяжись, — дернула ее за рукав Арни. — В конце концов, это действительно не наше дело.
Но не в характере Эффы было так просто отступить. Она все время приставала с вопросами к командирам или к товарищам, выясняя все, что ей было интересно, до мельчайших подробностей. А главное, она не оставляла попыток обратить в свою веру тех, кто, по ее мнению, был добродетелен (например, Пакс, Сабен или Арни), но не просветлен. Эти уговоры изрядно надоели Пакс.
— Я поклоняюсь своим богам, — в очередной раз объясняла она. — Мне их хватает за глаза. Моя семья поклоняется им много поколений, и я не вижу смысла что-то менять. И потом, каким бы великим воином ни был Гед, он не мог стать богом. Так боги не появляются.
Развернувшись, Пакс пошла прочь от Эффы.
В то же время с Сабеном и Арни она с интересом обсуждала тему религии: каждому было чем удивить своих товарищей.
— А моя семья, — начал свой рассказ Сабен, — ведет род от кочевников-коневодов. Еще дед деда моего отца кочевал по равнине. Сейчас у нас ферма, мы выращиваем лошадей и другой скот на продажу, но у каждого из нас всегда с собой кусочек конского копыта, а на свадьбах и похоронах мы танцуем с лошадиными хвостами и символической упряжью.
— То есть вы поклоняетесь лошадям? — поразился Вик.
— Да нет же. Наши боги — Гром Табуна, Северный Ветер и Черноглазая Кобыла — боги плодородия. Ну это почти то же самое, что Альяния — Госпожа Мира. А вот семья моего дяди поклоняется Гутлаку…
— Великому Охотнику?
— Ну да. Так мой отец всегда уходит с их ритуальных плясок, считая, что не имеет права участвовать в них.
— Я бы тоже не стал, — поежился Вик.
— Городской мальчишка, — заключила Пакс. — Мы хоть и сменили дикую охоту на разведение овец, но все равно признаем за Гутлаком великую силу.
— Да я знаю. Просто не по себе мне от этих сильных и великих охотников. А у нас в семье чтят Великого Господина, потом Альянию, Сертига и Адиана…
— А это кто такие? — спросила Пакс.
— Сертиг — Создатель, это-то тебе известно. Его почитают многие ремесленники. Адиан — Дающий Имя Всем Вещам. Мой отец играет на арфе и поет, а певцам и сказителям приходится иметь дело со множеством имен.
— Ты — сын певца и музыканта? — удивленно спросил Сабен.
Вик кивнул.
— Но у тебя же совсем нет голоса!
— Это точно, — ответил Вик, пожимая плечами. — И на арфе я так и не научился играть, хоть мне ее с младенчества подсовывали. Хотел отец из меня переписчика сделать, каллиграфа, но это дело шло у меня еще хуже, чем музыка. Любил я подраться, чем доставлял немало неприятностей семье. И вот однажды случилось то, что должно было случиться: самым разумным выходом из очередной истории оказалось смыться из родного города. Прикинув, я решил, что единственное мое умение будет мне полезно именно здесь.
— Это что же за талант у тебя такой? — хитро прищурившись, поинтересовался Сабен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165