Малыши не вызывали у нее никакого, даже малейшего интереса, хотя раньше она с удовольствием играла с маленькими детьми. Ей казалось, что младенцы могут быть такими забавными, правда, постарше, когда научатся улыбаться. А к этим малышам она не испытывала никакой нежности. Они как… как звереныши, которые выросли в ее утробе и теперь еще живут за счет нее. Хорошо, хоть грудь не так болит, даже приятно, когда они отсасывают молоко из набухших грудей.Она наблюдала за другими женщинами. Хотя они тоже были немы, но к детям относились с любовью, ласкали своих малышей, поглаживали их, смеялись, хоть и беззвучно, когда кто-нибудь из малышей делал что-то забавное. Шептали что-то, когда поблизости не было надзирательницы, рассматривали малышей других женщин, улыбались, кивали. Ее двойняшек тоже рассматривали, но она не хотела принимать в этом участие.Теперь она могла вставать и должна была помогать в работе. Никогда раньше ей не приходилось заботиться о младенцах, тем более в таких примитивных условиях. Она никак не могла научиться заворачивать пеленки.— Словно она никогда ничего не делала, представляете, взрослая женщина не умеет чистить овощи! Не знает, как приложить ребенка к груди! — Надсмотрщица не могла успокоиться, остальные женщины согласно кивали в ответ.Брюн вся кипела. Она могла бы им объяснить, почему не умеет делать эту примитивную работу, которую они так ценят. Ее не учили застилать постели, чистить унитазы, резать овощи и подтирать попы грязным маленьким детям. Зато у нее есть удостоверение космопилота, действительное в нескольких мирах, она умеет охотиться с гончими и егерями, может разобрать и снова собрать сканирующие приборы крейсера средних размеров наравне со специалистом-техником…Здесь ее умения никому не нужны. Они считают ее глупой или помешанной, а все потому, что она не умеет делать того, что делают они. — Она — мерзость Божья. Но, конечно, неверные толком не учат своих дочерей. — Так надзирательница комментировала все ее промахи.Никакая она не неверная, никакая не мерзость Божья, но все вокруг ее так называют, и Брюн все труднее и труднее оставаться верной своей истинной сути. Легче тереть полы, как от нее требуют, пеленать младенцев, как ей говорят, резать овощи, как показывают, даже если она знает более правильный способ.Если бы она на самом деле была глупа… но теперь голова работала с прежней ясностью. Рецепты казались ей такими скучными, но она все равно запоминала их и делила по категориям. От шитья она уставала еще больше, все время тыкать иголкой туда-сюда. Почему они все делают самым сложным способом? Почему не облегчат себе жизнь? Не все, напомнила она себе, это касается только женского труда. Итак, у них есть электричество и водопровод, но компьютерами и всем, что с ними связано, могут пользоваться только мужчины.Она теперь вспоминала уроки истории, к которым никогда раньше не проявляла интереса. В памяти всплывали целые страницы учебников. Раньше существовали различные общества, которые отказывались облегчать жизнь женщин, чтобы они не забыли о своих традиционных ролях жены и матери. На Старой Земле женщинам, бывало, запрещали водить автомобили, летать или пользоваться оружием, бывало, не разрешали девочкам учиться вместе с мальчиками, не разрешали женщинам становиться врачами. Но все это было так давно и так далеко, а все, что происходило с ней, происходило здесь и сейчас.
Когда Брюн с малышами перевозили в ясли, ей удалось увидеть улицу, но никаких примечательных зданий или сооружений она не заметила. День был холодный, она вся сжалась на ветру. Ее посадили на заднее сиденье такой же закрытой машины, она не видела, куда ее везли, только запомнила, что сделали четыре поворота.Здание, в котором помещались детские ясли, выглядело немного повеселее. На улицу выходило несколько окон, закрытых ставнями. Раздался гул, и Брюн заметила, как в отдалении приземлился шаттл.— Смотреть вниз! — прикрикнул на нее водитель и ударил по голове. Но она даже не обратила внимания. Теперь она знает, где находится космо-порт, по крайней мере в каком направлении.Начальница яслей тоже вела себя приветливее, чем надсмотрщица в родильном доме, откуда-то издалека раздавались женские голоса. Женские голоса? Начальница провела ее в комнату, там стояли одна большая кровать, две детские и невысокий широкий стул с подножкой. Очевидно, он предназначен для кормления. Небольшой шкаф, тумбочка, а на столе у изголовья кровати эта вечная корзинка с шитьем.Начальница помогла уложить малышей в кроватки, помогла застелить постель и повела Брюн осмотреть дом. В комнатах наверху женщины могли смотреть на улицу, хоть и сквозь ставни, но Брюн резко оттащили от окна. Окна комнаты для рукоделия выходили во внутренний дворик, который был со всех сторон обнесен высокими стенами. В садике росли фруктовые деревья, на некоторых висели яблоки. А за стеной — за стеной видна была другая улица и дома на противоположной стороне, потом еще здания, еще открытое пространство, поля и холмы вдалеке. Брюн с трудом оторвалась от окна. Не сейчас. Она еще успеет все хорошенько рассмотреть.
Здесь, в яслях, было немного свободнее, чем в родильном доме. Считалось, что женщины должны набраться сил перед следующей беременностью. Они должны были гулять в саду, выполнять домашнюю работу, готовить еду. Не все женщины здесь были немыми. Кто-то попал сюда из других родильных домов, некоторые женщины были служанками в частных домах, когда они вернутся к своим обязанностям, их детей отдадут на воспитание в другое место. Женщин осматривали каждый день, проверяя заодно, как они работают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147