Вы мне припишете убийство и втянете в историю.— Ты и так уже вляпался. Но мы — не полиция.— Ну ладно, скажу. Я ее выгнал.— За что?— Она не хотела играть.— Как это «играть»?— Вам что — нарисовать на бумаге?— И ты ее украл для этой цели?— А на что еще она нужна? «Чернослив» посовещался с обладателями каких-то голосов, звучавших вокруг меня. Говорили они на языке, похожем на китайский, а может, это и правда был китайский.— Применим болевую технику, — сказал новый голос уже по-английски.— Это непрактично.— Ничего, он еще поживет и поговорит.— Это не тот тип. Он умрет. А у нас нет времени на эксперименты.Некто прибавил еще несколько слов на непонятном языке, но «чернослив» его оборвал.— Нет, — заявил он безапелляционно. — Я принял решение. Отведите его во двор и перережьте горло. 11 Я проснулся оттого, что кто-то теребил меня за ногу. Открыв глаза, я увидел человека в белоснежном одеянии, с мягкими чертами лица, прядями рыжих волос над ушами и в очках без оправы.— Вот ваша еда, — сказал он сухо. — Надеюсь, вы сами справитесь с трапезой…С подноса, стоящего на тележке у моей кровати, доносился запах мяса с овощами. Я заметил гладкие белые стены, коричневый туалетный столик с квадратным зеркалом, узкую решетчатую дверь и еще одну дверь, видимо, ведущую в ванную. У меня все еще кружилась голова, казалось, что койка подо мной поднимается, повисает на какое-то время в воздухе, потом опускается на пол снова.— Это больница? — Я с удивлением услышал собственный голос, он звучал, как шепот на высокой ноте.— Садитесь, — скомандовал человек в белом. Помогая себе руками, я принял полусидячее положение, а «медбрат» подложил мне под спину подушки, потом поставил поднос с едой на мои колени. Уговаривать меня не пришлось: желудок мой был пуст, как череп бедного Йорика. Рука казалась тяжеловатой, но я все же смог удержать ложку и начал есть. В тушеное мясо не доложили соли, но в основном пища была приемлемой. Я не спеша ел, а санитар — или кто он там — безмолвно стоял рядом, пока я насыщался. Как только я проглотил последний кусок, он забрал поднос и ушел, все так же не сказав ни слова.Я немного подремал, меня накормили еще раз, потом я лежа понаблюдал, как розоватый свет за окном сменился сумраком. Безделье раздражало, однако даже думать о делах не было сил. У меня был кров, еда, и меня никто не трогал. На данном этапе это были все мои притязания.Внезапно включили яркий свет, дверь распахнулась, вошел человек с морщинистым смуглым лицом и, подойдя к койке, уставился на меня. Это лицо я видел раньше, при каких-то неприятных обстоятельствах. Но где?— Так ты скажешь наконец, где женщина? — резко спросил он.— Какая женщина?— Та, которую ты похитил. Прекрасно знаешь, о ком речь.— А вы все время мыслите в одном направлении. Сдается, вы собирались перерезать мне горло. Что, нервишки не выдержали?— Я получил другие инструкции: тебя подвергнут особому допросу. Если будешь отвечать сейчас, избавишься от многих неприятностей в будущем.— Не пугайте меня, я больной человек.— Ты вполне оправился от сотрясения мозга. Повязки меняли регулярно. Черепное давление тоже нормализовали. Теперь ты в состоянии выдержать серьезный допрос.— Сколько времени я нахожусь здесь?— Вопросы задаю я.— Ах так, вам нужны ответы?— Да. Так где…— Я спрашиваю: как давно я здесь?Он смотрел на меня так, словно у него в мозгу медленно проворачивались винтики и колесики.— Три дня.— А где мы?— На океанском лайнере.— Куда идем?— Больше не отвечу ни на один вопрос. Итак, куда ты дел женщину?— Какую женщину?— Ты обещал, что будешь хорошо себя вести, потому я пошел на уступки…— Мало ли что я обещал.Он развернулся и вышел из палаты; я услышал, как щелкнул замок. Он сказал мне больше, чем сам подозревал: за целых три дня они не смогли найти Риссию. Дело в том, что камера для стабилизации давления на катере Кармоди была нестандартной, при беглом взгляде ее можно было принять за что угодно, даже за цистерну для запасного топлива, галлонов на пятьсот. Если не заметить задраенный люк на задней стороне, то никому в голову не придет искать внутри живого человека. А из того, что я уже знал о людях, охотившихся за Риссией, они были напрочь лишены воображения.Однако то, что они ее не нашли, не значило, что она на свободе. Когда я ее оставил, она была слаба, как новорожденный младенец, предположим, она лежала, не шевелясь, переждала обыск, выбралась из камеры, и что дальше? У нее нет одежды, в которой она может куда-то пойти, — только слишком большой для нее балахон, нет денег, она не знает ни одного языка, на котором изъясняются в Северной Африке. А ведь она еще плохо себя чувствует, ей нужен такой комфорт и уход, каким окружили меня.А между тем у меня появились новые проблемы. «Чернослив» сказал, что мы на борту корабля, значит, это нужно проверить. Откинув простыню, я увидел, что абсолютно голый. Встав с кровати, я постоял, немного покачиваясь, но в основном чувствуй себя почти неплохо: лечение сделало свое дело.Подойдя к иллюминатору — целых четыре шага, — я увидел бегущие назад темно-зеленые волны и отражение света, льющегося на воду сверху. Значит, мы действительно на корабле.Я вернулся к койке усталый, как альпинист. Когда мне принесли завтрак, я съел свою порцию и попросил добавки. На сей раз меня обслуживал тоненький мальчик лет восемнадцати с глазами, лишенными какого бы то ни было выражения, как у карпа. Покачав отрицательно головой, он взялся за поднос. Я вцепился в его руку.— Я просил добавки, Быстроглазик. — Он тянул поднос к себе, а я — к себе.— Принеси мне еще еды, или я устрою скандал, — повторил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44