Слабый дневной свет явил передо мной вздымающиеся серые холмы, между которыми большие и маленькие озерца отражали серое небо. На этом фоне ничто не двигалось. Небо было ровного свинцового цвета, без всяких признаков облачности. Воздух был холодным, но свежим.
9
Где-то на расстоянии нескольких световых лет от меня кто-то громко кричал:
— Полковник! Дышите! Пожалуйста, сделайте глубокий вдох!
Я почувствовал у себя на груди тяжесть толстого слоя камней, под которыми я был похоронен. Я немного расслабился — или попытался это сделать — и почувствовал, как из меня вырвался воздух. Это мне о чем-то напомнило.
«От нас», — решил я. Внешнее давление воздуха было низким. Я хватанул почти что вакуума и упал. ТЕПЕРЬ ХЕЛЬМ ВТАЩИЛ МЕНЯ ОБРАТНО И ПЫТАЕТСЯ УГОВОРИТЬ МЕНЯ ВДОХНУТЬ. Я подумал об этом. Слишком трудная работа. К ЧЕРТУ. ПОРА СПАТЬ. Я почувствовал себя лучше из-за того, что так ловко увильнул. Но тут слой камней увеличился еще на пару сотен футов, и я почувствовал, что ребра мои хрустят и вот-вот переломятся. Это меня как-то обеспокоило поэтому я сделал глубокий вдох и заорал:
— Ладно! Отвалите!
Я начал было садиться, но забыл о всех этих слоях ракушечника, базальта и глины, расплющивших меня. Потом началось землетрясение: глубокие пласты растрескались и взметнулись вверх, и я почувствовал, что мои кости ломаются, но какое это могло иметь значение? Все равно это были уже окаменевшие ископаемые, впрессованные в черную грязь. Поэтому я плюнул на них, удивляясь, как это можно дышать под такой массой камней.
Надо мной склонился Хельм. Рот его был открыт, и это его жесткие руки давили на мою грудную клетку, раздавливая меня. Я попытался хорошенько врезать ему, но обнаружил, что у меня нет ни рук, ни ног, ни туловища — одно только ощущение боли и отчаянная потребность кому-то о ней сказать.
— Полегче, — услышал я чьи-то слова. Я подумал, чьи же они, и постепенно понял, что мои. Я вдохнул еще немного воздуха и сделал новую попытку:
— Ты мне все ребра раздавишь, Энди, — пожаловался я. Прозвучало это как «Ымерера…»
— Постарайтесь расслабиться, сэр. — Он отодвинулся на несколько дюймов. Лицо у него, бедняги, было озабоченным. — Мне очень жаль, сэр. — И по голосу его чувствовалось, что и правда жаль. Я не мог понять, чего.
— Прошла уже неделя с тех пор… как вы…
— Умер, — помог ему я.
Это слово внезапно заставило меня ощутить, что в грудь мне вонзается тысяча кинжалов, особенно при вдохе. Я еще раз вдохнул — просто, чтобы проверить. Это заставило меня закашляться, из-за чего кинжалы вонзились еще глубже.
— Извини, — сказал я ему, вернее, попытался сказать. Получился только новый приступ кашля, пока я снова не отключился. Потом я пытался кашлять и чертыхаться одновременно, что оказалось не слишком просто. Я злился на себя: во-первых, за то, что слаб, как американское пиво, а во-вторых, что не могу с этим справиться. Через некоторое время я уже сидел и сам опирался рукой без всякой помощи Хельма.
В поле моего зрения вплыло лицо Смовии. Ребра болели, но уже не так сильно, и док сказал:
— Ну вот, вы чувствуете себя лучше. Я перетянул вам ребра. И дыхание уже лучше. Я думаю, вы уже могли бы принять пищу.
— Как насчет небольшой лошадки — можно вместе с подковами? — предложил я, даже не кашлянув.
— Ja, da, for all dell, — проговорил Хельм, что транслятор перевел как «Э, ладно, о'кей». Не очень много в этих словах, но ведь лейтенант никогда не был говоруном. Я знал, что он хотел сказать: «Господи, сэр, как я счастлив видеть, что вам лучше».
— Я пытался помешать нашему доктору, — добавил он по-английски, — но, верно, он был прав. Вы сразу стали дышать лучше, когда он вас перетянул. А мне казалось, что получается слишком туго, но…
— Ты все правильно делал, Энди, — сказал я ему. — А что за чертовня произошла? — полюбопытствовал я. — Я только помню, что открыл люк — и фью!
— Это давление воздуха, сэр, — сказал он мне. — Похоже, на фазе Космического Целого, э-э, в этой А-Линии, сэр…
— Продолжай, — ободрил я его.
— Масса аргона, полковник, — выпалил он. — Боюсь, мы сильно сбились с курса. Время общей истории — четыре миллиарда лет. Атмосфера еще только формируется. Оказывается, планета попала в газовое облако, в основном из аргона. Дышать, конечно, можно, но очень малое давление. Ваши легкие чуть не опали, сэр. Какое-то время была масса крови, и док все каркал, как вы опрометчиво поступили, но…
Вернулся Смовия. Началось достаточно болезненное выстукивание и ощупывание, я сделал несколько глубоких вдохов по просьбе нашего милого доктора, и начал уже тревожиться, сколько времени потеряно, пока я тут валяюсь, не спеша раскаиваясь. Я мешком висел в своем командном кресле. На экранах видна была только грязевая равнина.
— Хельм, — окликнул я его слабым голосом. Он был прямо у меня за спиной. Обойдя мое кресло, он тревожно посмотрел на меня.
— Сколько, ты сказал, я был без чувств? — спросил я его и попытался сесть прямо, но упал с громким стуком, от которого у меня в ушах зазвенело, несмотря на то, что голова моя хлопнулась на подушку.
— Одну неделю, сэр, — мрачно сообщил он мне.
— Шаттл в порядке?
Он кивнул, но лицо его оставалось мрачным:
— Зарылся в грязь, но, насколько я смог определить, повреждений нет.
— Здесь все кажется слишком нормальным, — заметил я. А в энтропийной вакуоли, как считалось, все должно быть по-другому.
Хельм придвинулся ко мне, стараясь контролировать выражение своего лица.
— Только одно, полковник, — сказал он мне с видом человека, которому страшно неприятно сообщать дурные известия.
Я ждал, что он мне выдаст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65