А гончий лист - это такое объявление, даже вернее, воззвание к людям, чтобы помогли найти какого-нибудь преступника. Теперь понятно?
- Да.
- А как он назывался, этот тип в гончем листе?
- Евстахий Ку... Ку... Кужевик, - с трудом припомнила Ика.
- Только у того не было усов, а у этого есть.
Наступила тишина. Капитан мчался по темному блестящему асфальту в сторону Трушева. Мимо проносились деревья, дождь хлестал по ветровому стеклу.
Горошек беспокойно завертелся на сиденье.
- Дело серьезнее, чем я думал, - сказал он. Капитан спустя минуту подтвердил:
- Это верно! - И спросил: - Какой у вас план?
- Надо это дело продумать, - сказал Горошек.
И все начали продумывать. Капитан мягко брал повороты, но вылетал из них на максимальном газе. Иногда он слегка вздрагивал от боковых порывов ветра. Увлеченный скоростью, он всеми своими цилиндрами пел какую-то басовитую автомобильную мелодию, песенку, в которой речь шла о больших скоростях, о дальних дорогах, о горных серпентинах и приморских шоссе... Спустя некоторое время Ика подняла голову.
- У меня есть один план, - начала она несмело.
- Отличный план! - хором сказали Горошек и Капитан, когда Ика закончила свой рассказ.
В зале ожидания - он же буфет - на станции Трушево было пусто, тихо и скучно.
В Трушеве останавливались лишь поезда пригородных веток, составленные из старых вагонов и не спеша катившиеся от одной маленькой станции к другой. Шумно в Трушеве бывало только три раза в день: утром, когда уходил поезд на Варшаву, и потом, когда прибывали варшавский дневной и варшавский вечерний поезда. А в остальное время? В остальное время как раз и было пусто, тихо и скучно. Три-четыре человека в буфете никогда не шумели, и буфетчица могла спокойно вязать на спицах теплые носки для своей на редкость многочисленной семьи.
На этот раз ей тоже никто не мешал в этом занятии. Дневной варшавский прибыл уже два часа назад, и пассажиры давно схлынули. В буфете оставались двое мужчин с маленьким мальчиком, ожидавшие пересадки на вечерний поезд в Кусьмидрово. Мальчик уже больше часа спал на скамейке, а взрослые заказали по большой кружке пива и все время о чем-то шептались.
Мальчик - это буфетчица заметила сразу - был очень хорошенький и хорошо одетый. У него были голубые глаза, темные волосы, красное пальтишко и берет, а костюмчик и ботинки серые. Целый час он трудолюбиво строил колодцы из спичек, время от времени спрашивая:
- А когда мамочка придет?
Потом ему надоело и строительство, и вопросы, и он уснул, растянувшись на скамейке. "Чистая куколка", - подумала, умилившись, буфетчица, у которой на голове была целая башня из волос, а в груди доброе сердце.
Зато мужчины красотой не отличались. Один из них - маленький и толстый, который называл себя дядей мальчика, одет был, впрочем, вполне прилично, даже элегантно, и лицо у него было, пожалуй, симпатичное, хотя его портили смешные черные усики. Но голос у него был какой-то странный. Как бы это сказать - словно бы липкий, приторный, чересчур вежливый.
А в другом мужчине, тощем, как старый журавль, не было совсем ничего симпатичного. Главное, он не смотрел никому в глаза и вообще с первой же минуты не понравился буфетчице.
Можно, впрочем, смело сказать: если бы буфетчица прислушалась к разговору этих личностей, она бы поняла, что не понравились они ей недаром.
Но так как она ничего не слышала, то спокойно продолжала вязать теплые носки, а мужчины - тоже с виду спокойно - продолжали шептаться. На самом деле они вовсе не были спокойны. В особенности Худой, у которого от волнения выступили на щеках большие красные пятна.
- Хватит с меня твоих дел, - шипел он насморочным голосом.
- В киднаперы я не гожусь! Толстяк неприятно улыбнулся:
- Ты вообще ни для чего не годишься. Я тебя и не держу.
- Тогда отдай мне мои деньги, - прошептал Худой.
- Нет у меня никаких твоих денег, - еще неприятнее усмехнулся Толстяк с усиками.
Худой чуть не подавился от злости:
- Как так? Ведь я же тебе все отдал!
- Не помню.
- Не помнишь? - Худой так повысил голос, что даже буфетчица, вздрогнув, бросила на них взгляд из-под очков. Толстяк сразу же любезно ей улыбнулся.
- Мы не помним, извините, мадам, - сказал он, - когда отходит поезд в Кусьмидрово.
- В девятнадцать ноль две, - ответила она неприветливо.
- То есть через час.
На минуту стало тихо. Лежавший на скамейке мальчик поднял голову, поморгал и спросил:
- Мамочка еще не пришла?
Мужчина с усиками улыбнулся так сладко, как будто сам был огромным леденцом,
- Нет, - пропел он сладеньким голосом. - Скоро придет.
Мальчик сморщился, зевнул, а потом снова закрыл глаза. Тогда мужчина с усиками заговорил грозным шепотом, таким грозным, что Худой весь сжался.
- Заруби себе на носу, - шептал Толстяк, - ты мне не нужен! Если бы не я, тебя бы уже десять раз поймали! Ты сам прекрасно знаешь, что ты трус, пьяница, растяпа и полудурок. Если я тебя не выручу, пропадешь ни за грош. Ну говори, кто сегодня заметил, что вокзал в Варшаве оцеплен милицией?
- Ты, - шепнул Худой.
- А кто, - продолжал Толстяк, - сразу сообразил, что надо уехать другим поездом?
- Ну, ты, - признался Худой.
- А кто догадался, - шипел Толстый, - прихватить этого мальчишку? Ты говоришь, что не годишься в киднаперы. Значит, ничего не понял, дурень! Отличный трюк! Кому придет в голову, что мальчишка - не мой любимый племянничек?... А самое главное - кому придет в голову, что два симпатичных человека с милым мальчиком попросту удирают от милиции?... Разве преступник станет таскать с собой младенца?
Худой недоверчиво покачал головой:
- Его, наверно, уже ищут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57