А открытая машина стояла на улице вот уже несколько часов, так что не составляло никакого труда проникнуть в нее и устроить очередную техническую пакость, угрожавшую Клаудии еще одной аварией.– Потом я отгоню ее отсюда и хорошенько проверю.– Потом? А если какие-нибудь подростки вздумают покататься? Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь пострадал из-за меня.Ну, если эти сопляки пострадают, подумал Мак, то и поделом, нечего протягивать руки к тому, что тебе не принадлежит. Но вслух он этого говорить не стал.– Позже. А сейчас я отвезу вас в Брумхилл, это займет не меньше часа, хотя сейчас, вечером, движение и небольшое. Вы не хотите сесть назад и немного вздремнуть?– Я вряд ли засну, тем более сразу после спектакля, – с натужной улыбкой проговорила она. – Адреналин дает себя знать. А чтобы заснуть, надо сначала успокоиться.– Полагаю, что так.Но он не думал, что на плаву ее сейчас держит адреналин, уж слишком бескровной она выглядит, от нее осталась лишь бледная тень; скорее всего, сильная воля помогла ей после столь пугающего происшествия собраться и шагнуть на сцену, и это возбуждение не отпускает ее до сих пор. Вот что выкачало из нее все силы. Завершив все сегодняшние дела, она, конечно, потеряла эту энергию, этот настрой «сделай или умри», который так поразил его, когда она впервые в жизни, презрев страх, ступила из открытого люка самолета в пустоту. Вообще ее трудно чем-нибудь запугать, но сейчас она кажется совершенно вымотанной.Возможно, она просто боится спать, не хочет рисковать, страшится собственных демонов, которые могут одолеть ее во сне. Жаркая волна сочувствия окатила его, и, страдая от жалости к ней, он постарался отбросить все мысли и открыл перед ней дверцу машины. Как и тогда, в самолете, Клаудия дала понять, что не желает его опеки. Она и в самом деле принадлежала к той редкой породе женщин, которые обычно не возбуждают желания опекать их. Она умела быть очаровательной, но вся ее жизнь представлялась ему сплошным спектаклем. Даже благодаря Филлипа Рэдмонда за беспокойство о ней, она, как ему показалось, играла роль. Роль из какой-то великолепно поставленной, но старой пьесы. А теперь она разыгрывала драму существа, которое не способно даже на то, чтобы, свернувшись калачиком на уютном заднем сиденье «ленд-крузера», попытаться заснуть.– Ну как, все нормально?– Прекрасно, – сказала она, берясь за ремень безопасности.С минуту он просто стоял и смотрел, как она пристегивается, потом закрыл дверцу и, обойдя машину, сел за руль. Она глядела в окно, все еще беспокоясь о маленьком седане, присланном ей гаражом. Мак, хоть и не сомневался в том, что никто не позарится на такой смешной экипаж, все же сделал телефонный звонок, эту возможность ему всегда мог предоставить его роскошный автомобиль.– Минут через пять сюда подъедут и заберут ее, – буркнул он, затем вставил ключ в замок зажигания и завел мотор.Она спросила, почему он так старается ее защитить, когда она столько раз ясно давала ему понять, что не нуждается в этом. Он взглянул на хрупкую фигурку, вжавшуюся в спинку сиденья, но не увидел ничего, кроме ее трагического лица, с синевой вокруг глаз и с тенями, резко подчеркивающими выступающие скулы. Лицо, о котором он не мог забыть весь этот день.Ее пухлые губы в бледном свете уличных фонарей казались бескровными, а он ни на минуту не забывал, какими жаркими и живыми они были под его губами. Она, конечно, ужасная злючка, но вызвано это, скорее всего, мужеством, которое понадобилось ей для самозащиты; стоит только вспомнить, как она напала на Барти Джеймса за то, что он выставил ее перед публикой в дурацком свете. Да, без сомнения, она самая яркая из женщин, которых он знал.Вдруг она повернулась к нему, взглянув из-под полуопущенных ресниц, и его тело напряглось, будто его пронзил разряд электричества.Силы небесные, да у него, кажется, возникла проблема! Он никогда не хотел ни одну женщину так, как хотел сейчас Клаудию Бьюмонт, хотел чувствовать ее тело, нежное и податливое, уступающее его натиску. Неужели это достижимо? Или для счастья ему придется проделать слишком долгий путь? А где гарантии, что в конце концов он не окажется в дураках и не останется с носом? Нет, с этой женщиной нельзя ни в чем быть уверенным.– Что-нибудь не так? – спросила она таким усталым голосом, что все внутри него перевернулось.– Я просто подумал, не включить ли музыку? Или радио? – сказал он, резко отвернувшись от нее.Она покачала головой.– Полная тишина – самая лучшая музыка, – ответила она, смеживая веки. – Не могли бы вы немного опустить спинку моего сиденья?– Рычаг с той стороны.Но она и пальцем не шевельнула, и он, немного поколебавшись, протянул через нее руку и нащупал рычаг, проделав это очень осторожно, чтобы, не дай бог, не коснуться ее. Стараясь не замечать волны волос, золотым каскадом ниспадавшей с ее опущенной головы, он, хоть и с трудом, повернул рычаг, и она тотчас покойно и уютно откинулась на опустившуюся спинку сиденья.– Так удобно?– Да, спасибо, – проговорила она и вдруг взяла его за руку. – И вообще, Мак, спасибо вам, что вы, несмотря на позднее время, приехали. Вы пытались сказать мне…– Забудьте это.Он так четко выговорил эти два слова, что его голос жестко отозвался в нем же самом, но Клаудия, казалось, ничего не заметила. Она вдруг придвинулась к нему и обхватила ладонями его лицо. Затем на краткий миг прижалась прохладной гладкой щекой к его щеке. Он почувствовал на ее щеке влагу и, когда она снова откинулась на спинку сиденья, заметил, что она плачет. Комок стоял у него в горле, когда он легким прикосновением пальцев стирал с ее лица слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105