Дорогой Ричард! Куда ни посмотришь, меня повсюду окружали знаки его любви.Например, моя спальня теперь разительно отличалась от той, которую мне помогла обставить миссис Диксон-Родд. Теперь эта комната напоминала комнату замужней женщины: тут стояла двуспальная кровать, обтянутая светло-серым стеганым атласом (мы с Ричардом вместе выбирали), а на окнах висели тоже серые мягкие атласные шторы. Стены выкрашены в нежный персиковый цвет, а над камином висела очаровательная картина Дега, изображающая сцену из балета. На туалетном столике – подарки Ричарда: расчески из слоновой кости, большой флакон французских духов, прекрасное раскладное зеркало; на стене – изящное бра в форме свечей, под шелковым абажуром с оборками.Ричард превратил мою скромную комнату в прелестную и даже роскошную спальню, потому что всегда старался сделать так, чтобы меня окружали красивые и уютные вещи. Он хотел, чтобы я переехала в более просторную и дорогую квартиру, но я тоже отказалась. Я могла позволить себе лишь эту небольшую квартиру на площади Маркхем и была решительно настроена сохранить свою финансовую независимость. Когда бы мы ни начинали обсуждать этот вопрос, он смеялся и в конце концов уступал.– Ты моя маленькая упрямица, но я восхищаюсь твоим упорством, – говорил он.Правда, я соглашалась носить тонкое обручальное кольцо, на внутренней стороне которого были выгравированы его имя и дата нашего первого приезда во Фрайлинг. В те дни, когда я надевала кольцо, я называла себя миссис Браун, потому что это было необходимо – для миссис Минкин или когда мы ездили куда-нибудь с Ричардом. Но это не имело для меня никакого значения, ведь он любил меня и ему никогда не было скучно со мной. Он, как и раньше, мой.– Теперь ты – неотъемлемая часть моей жизни, Роза-Линда, – недавно объявил он мне. – Я не мыслю своей жизни без тебя. Спасибо тебе за доброту и нежность, которыми ты наполнила этот унылый мир.Я сказала ему, что это он превратил мою печальную жизнь в чудо. Мир не казался пустым и унылым, когда мы были вместе. Он расцвечивался радужными красками, потому что у нас были общие интересы… вкусы… музыка, балет и эти волшебные вечера, которые мы проводили у меня или где-нибудь за городом.Конечно, иногда мне было очень обидно, что я не могу поехать с ним за границу, но Ричард сказал, что об этом не может быть и речи. Когда он уезжал по делам туда, где его очень хорошо знали, он мог взять с собой только жену. Из-за ребенка ему совсем не хотелось рисковать и портить отношения с женой, и я никогда не спорила. Я только радовалась его письмам и телеграммам и представляла себе те места, где он находится.Прошлой зимой он уезжал в Канн с Марион и ее родственниками на целых две недели.Ужасно – просто сидеть и ждать. Целых две недели не видеть Ричарда и лишь изредка получать от него письма. Я была лишена даже самой маленькой радости – написать ему, а мне так хотелось. Но мы решили этого не делать. Письма могли попасть в чужие руки. Когда он был в Канне, я помню, как дала волю своей лупой фантазии и прямо воочию видела его на роскошных, залитых солнцем пляжах Ривьеры вместе с Марион – его красавицей женой. Хотя он мог бы поклясться мне, что они никогда не спят в одной постели и между ними нет никакой близости, я, безумно влюбленная в Ричарда, поверить не могла, что Марион не питает к нему никаких чувств, а он абсолютно равнодушен к ней. Я думала, он что-то скрывает от меня, чтобы пощадить мои чувства. И тогда начинала убеждать себя, что Ричард не будет лгать мне, это на него совершенно не похоже, и что я глупо, беспричинно ревнива, что сама по себе такая ревность была предательством. Но хоть я и упрекала себя, я не могла избавиться от гнетущего страха, что он принадлежит мне не целиком.Бывало, во всех иллюстрированных журналах я просматривала колонки светской хроники, прежде чем эти журналы попадали в комнату, где пациенты доктора Кейн-Мартина ожидали приема. Однажды я увидела фотографию из Канна: «Мистер Каррингтон-Эш со своей очаровательной супругой». Помню, как я схватила журнал, впилась глазами в фотографию и почувствовала, что вся дрожу. На фотографии был мой любимый, мой дорогой, мой милый Ричард, в сером костюме, с сигаретой он сидел за маленьким столиком под полосатым тентом и пил аперитив, с улыбкой глядя на Марион. А она улыбалась ему… Как я ее ненавижу! Я внимательно рассмотрела ее – ухоженные светлые волосы, солнечные очки, прекрасно сшитое льняное платье и жакет, в тонкой изящной руке – бокал, который она подносит к губам. Она смотрела на Ричарда так, будто она любит его… моего прекрасного, милого Ричарда, а может быть, так оно и есть… Я сказала себе, что глупо обманываться ее улыбкой или дружеским настроением этого снимка. Все это напускное, «для прессы», реклама для светской красавицы. И улыбка Ричарда тоже ровным счетом ничего не значит. Но как же я ненавидела Марион Каррингтон-Эш и как мне хотелось, чтобы Ричард скорее вернулся в мои объятия!Эта фотография так на меня подействовала, что я вырезала ее, порвала на мелкие клочки и в слезах выбежала из приемной.Где же мой здравый смысл? Куда девалась спокойная, сдержанная, практичная Розелинда Браун? О Господи, как легко меняется человек, когда он так сильно и безнадежно любит! Я знала, что стала другой. Я стала живым пламенем любви к Ричарду.Когда, вернувшись из Канна, Ричард пришел ко мне, он, конечно же, любил меня, как прежде, и радовался, что наконец очутился здесь, где мы можем видеть друг друга. Первый вечер после его возвращения мы провели в нашей маленькой квартире, и он так обнимал меня, славно совсем не хотел со мной расставаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96