- Олег Иванович, дорогой... извините... Олег Иванович... да как же
это так... почему... это так страшно... Олег Иванович... Нет, нет, он не
покончил с собой... его убили... Олег Иванович... что делать... что
делать... я не знаю, куда мне пойти, кому сказать... Ведь Алешка... я
боюсь за Алешку... ой, как я боюсь!.. Олег Иванович... - Мне показалось,
что она бредила. От неожиданности я тоже поддался ее настроению, и это в
одно мгновение растопило лед неприязни. Я понял, что ошибался, принимая ее
за наглую, самоуверенную "леди с Крещатика", что только и знает танцы,
вечеринки, рестораны и прочий "светский бомон", бездушную куклу, сломавшую
любовь Виктора. (Странно, но даже после всего приключившегося я не думал о
нем с омерзением или раздражением, а искренне горевал, и сердце мое было
разбито, если можно выразить словами весь комплекс моих чувств и мыслей о
Добротворе).
Верно говорят: чужая душа - потемки.
Мы вошли в квартиру, и Марина закрыла дверь на ключ, дважды повернув
его.
Она любила порядок, а сейчас в просторной комнате, выходящей широкими
окнами на Заньковецкую, царил хаос - на стульях небрежно висели и лежали
вещи, Алешкины игрушки путались под ногами, на круглом ореховом столе
возвышалась полупустая бутылка коньяка, в тарелках застыли остатки еды
вперемежку с окурками и кофейные чашечки с затвердевшей черной гущей -
словом, все носило следы полного безразличия хозяев.
- Кофе? - спросила Марина, немного успокоившись, но еще всхлипывая.
- И покрепче.
Пока Марина возилась на кухне, я осмотрелся и обнаружил множество
знакомых предметов из квартиры Добротвора на Московской: небольшой женский
портрет Николая Пимоненко, видимо, набросок к картине - Виктор очень любил
живопись, сам немного писал, но больше - спорт, а Пимоненко и
Васильковский были его любимыми художниками. Я повнимательнее осмотрел
полутемную комнату - свет с улицы едва сочился, а электричество Марина не
сочла нужным включить. Так и есть - "Гайдамаки" висели у окна, над
столиком, где стоял и добротворовский видео. Во мне снова поднялась волна
неприязни к Марине, и хорошо, что не оказалось рядом Алешки - ему вовсе ни
к чему было слышать то, что я собирался высказать его матери...
Но Марина спутала мои планы.
- Вы простите меня, Олег Иванович, - начала она прямо с порога, неся
зеленый китайский лаковый поднос (тоже из квартиры Добротвора, впрочем,
они жили одной семьей и не мне разбираться, что кому принадлежало, это
правда) с двумя темно-коричневыми керамическими чашками. Я заметил, что
Марина успела причесаться и, кажется, припудрила лицо - во всяком случае,
оно уже не выглядело таким помятым. - Как мама с Алешкой уехали, это в тот
же день, когда мы узнали о смерти... - губы ее снова предательски
задрожали, но она все же сдержалась, - ...узнали о смерти Вити, я не
выходила из квартиры... Я открыла вам потому, что увидела в глазок, что
это вы, Олег Иванович. Я так благодарна вам, что вы пришли...
- Алешка уехал? Это ты правильно сделала... Незачем ему тут сейчас
находиться.
- Нет, Алешка уехал с мамой по требованию Вити. Он приказал увезти
сына...
- Почему Виктор так решил? Ведь Алешке, как я понимаю, во второй
класс?
- Да, он привез его ко мне. Сказал: ни о чем не спрашивай, но чтоб
сегодня же Алешки в Киеве не было. Дал деньги на билеты, и мама
отправилась в Москву к родственникам, вы ведь знаете, мама всегда
принимала сторону Вити...
- Но зачем это Виктору понадобилось?
- Он чего-то или кого-то очень боялся. Мне так показалось. Ведь
сказать он никогда такого не сказал бы, даже если бы ему угрожала
смертельная опасность. Вы ведь знаете его характер - все сам... сам...
своими силами...
- Подробнее, Марина, пожалуйста... Успокойся и постарайся вспомнить
все, что показалось тебе настораживающим или необычным в поведении Виктора
в последнее время... даже, скажем, после декабря прошлого года. Ты поняла,
о чем я прошу?
- Поняла, но... - Марина растерянно посмотрела на меня. Сказала
неуверенно: - Ведь вы знаете, мы уже два года не живем вместе... Не
знаю... Я, конечно, заходила к нему, ведь Алешка жил с отцом - это было
требование Виктора при разводе... Да, Витя очень переживал случившееся.
Однажды сказал странную вещь, она поразила меня, но я ничего не поняла и
теперь не понимаю. Подождите, как он сказал... Вот почти дословно: "Ведь
как бывает в жизни: скажешь правду - тебя обвинят в клевете, в подлости по
отношению к другому, хотя я-то голову готов дать на отсечение, что он -
подлец, подонок... Промолчишь - сам окажешься подлецом..." Но нет, нет,
Олег Иванович, Виктор не был наркоманом, ведь он даже не пил, хотя мне
говорили о нем обратное. Но он в рот капли не брал. Я спрашивала,
допытывалась у Алешки, сын даже обиделся на меня и долго не разговаривал,
не хотел - из-за того, что сразу не поверила ему... И вдруг - слишком
большая доза наркотиков... Нет, не верю...
- Вспоминай, Марина, пожалуйста, прошу. - Я чувствовал, как прихожу в
себя, трезвею с каждым мгновением, и профессиональное чутье настраивает:
будь внимателен, думай, следи, это - серьезно.
- Мне показалось... Я не уверена... но он с кем-то хотел
рассчитаться. Но за что?
- Марина, а что сказал Виктор, когда потребовал увезти Алешку?
- Сказал... он потребовал... - Она мучительно вспоминала какую-то
важную подробность, слово, по никак не могла сосредоточиться. Сделала два
глотка кофе, машинально вытащила длинными наманикюренными кроваво-красными
ногтями сигарету, закурила, глубоко втянула дым, задержала дыхание и
вместе с клубом дыма выдохнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85