-
Что изменится?
Я промолчал. Пустые красивые слова не любил произносить никогда, даже
на собраниях.
Мы долго не могли расстаться с Анатолием. Перешли через мост на
остров, повел я его взглянуть на жалкие остатки водниковского дебаркадера
в Матвеевском заливе - жуткое зрелище. Потом, поймав такси на Петровской
аллее, подъехали к стадиону и постояли на неровном, торопливо уложенном
асфальте там, где когда-то радовал спортсменов тесный, но такой уютный,
"домашний" 25-метровый бассейн, где мы плавали в юности. Взошли и на
Владимирскую горку и в сгущающейся синеве смотрели туда, за Днепр, где
некогда блистали озера и тянулись до горизонта луга, а теперь зажигались
огнями Русановка, Березняки, а еще дальше - Троещина...
- Нет, верно говорят, - сказал Власенко, - никогда не возвращайтесь в
свое детство. Ничего, кроме разочарований...
Святой Владимир безучастно глядел туда, где утонула в невозвратном
наша молодость.

4
Я с трудом обнаружил отель "Мизуками", где мне зарезервировали номер.
Поднявшись наверх со станции метро, я разочарованно огляделся: одно-
и двухэтажные домишки - невыразительные, пожалуй, даже убогие, и если б не
разнообразные, с выдумкой украшенные витрины, улица выглядела бы серой,
однотонной и безнадежно скучной. Ни деревца, тротуар так узок, что два
человека с трудом расходятся. Зато машины спрессованы, оставляя лишь узкую
полоску для проезда, и незатейливый трамвайчик - такие у нас ходили до
войны - катит осторожно, как бы на ощупь, чтоб ненароком не задеть бампер
какой-нибудь "тойоты" или "холдена".
Из открывшейся двери, чуть не сбив меня с ног, выскочил парнишка в
белом накрахмаленном сюртучке, в белых полотняных штанах и резиновых гета
на босу ногу, с круглым подносом на руках, где на белоснежной салфетке
возвышались два бокала кока-колы со льдом и две крошечные чашечки с кофе.
- Эй, парень! - крикнул я ему вслед, не слишком надеясь, что он
остановится, но парнишка тут же стал как вкопанный и повернул голову в мою
сторону. В черных глазах не сыскать ни удивления, ни растерянности -
спокойствие и вежливое ожидание. - Может, вы скажете, где находится отель
"Мизуками?"
- Здравствуйте, мистер, вы стоите как раз у гостиницы, и сейчас я
открою вам дверь!
Он возвратился на два шага назад, решительно дернул на себя
стеклянную дверь, по ошибке принятую мной за продолжение витрины, где на
стеллажах живописно расположились натуральные японские блюда, банки с
пивом, кока-колой и бутылка виски "Саппоро", что и ввело меня в
заблуждение. Однако витрина была отгорожена от входа, на что и указал
официант.
В тесном вестибюле за узкой, как одиночный окоп, стойкой находилась
молодая черноволосая женщина, мило улыбаясь и всем своим видом показывая,
как она рада видеть меня.
- Добрый день, мисс! Меня ждет номер в вашем отеле. Мое имя -
Романько, - сказал я, опуская на искусственный алый ковер, покрывавший
пол, спортивную сумку и чемодан, где камнями лежали пишущая машинка и
досье, портативный диктофон, кассеты, запасные батареи и еще кое-что, что
я больше всего боялся разбить, и потому потянул чемодан, к вящему
неудовольствию стюардесс, в салон самолета, чтоб лично устроить в багажном
отсеке.
- Здравствуйте, мистер Романько! - Женщина за стойкой сделала
глубокий поклон, сложив вместе ладошки на груди. - Вы будете жить на пятом
этаже, 413-й номер (фу, черт, подумал я, что это меня преследует цифра
"тринадцать"?), телевизор, кондишн, ванная. Холодильника у нас нет. Вам
выписать счет на все время или вы хотите по дням?
- Спасибо. Я оплачу до четвертого сентября.
- Благодарю вас. У вас чек, "амэрикен экспресс"?
- Нет, наличные, доллары.
- О, благодарю вас.
Процедура заполнения регистрационной карточки, где содержалось четыре
вопроса - фамилия, год рождения, место рождения и национальность, заняла
минуту. Еще минута ушла на то, чтобы компьютер выдал счет, а я отсчитал
доллары.
И вот я уже поднимаюсь на пятый этаж в тесном, но вполне современном
скоростном лифте, сразу нахожу свой номер - как раз наискосок от выхода из
лифта, открываю дверь. Да, в таких апартаментах мне жить не доводилось:
пять-шесть квадратных метров, где, прижимаясь друг к другу, уместились
узкая кровать с тумбочкой, узенький письменный стол с телефоном, средних
размеров "Сони" на специальном кронштейне на стене на уровне груди -
телеприемник можно было поворачивать в любую сторону. Кондишн чуть ощутимо
подавал воздух, правда, не слишком-то отличный от уличного. Возле широкого
- почти во всю стену - окна едва умещалось низкое кресло и такой же
низенький столик. С трудом пробравшись к окну, я бросил заинтересованный
взгляд на окружающую меня местность. Крыши, множество проводов и
телеантенн, кое-где на крошечных плоских пространствах умудрялись
соседствовать кухонная плита и целая оранжерея, где кустились пальмы и
вызревали овощи. На веревках, как флаги расцвечивания, раскачивались под
порывами ветерка рубашки, майки, носки. На здании в отдалении, несмотря на
дневной свет, красным неоном светилась многометровая надпись "Мицубиси".
Еще дальше, смахивая на парижскую, широко расставила свои опоры местная
Эйфелева башня, утыканная разномастными антеннами.
Первым делом я принял душ, смывая с себя почти суточную усталость и
пот. Вылетев из Москвы в 18:40, спустя двенадцать часов мы приземлились в
токийском аэропорту "Нарита", и меня тут же повезли на вокзал, где мы с
другом моего друга Анатолия Власенко, работником торгпредства, приятным,
стройным, седоголовым, успели перекусить в ресторане и под сенью мощного
кондишна отдышаться от липкой, почти сорокаградусной жары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85