Некоторое время обе маленькими глотками пили чай. Стиви хотелось найти такие слова, чтобы ребенку было хорошо и спокойно. Ей хотелось узнать, что же случилось с Эммой, Но она не могла разрешить себе заговорить об этом, боясь допустить какую-нибудь неловкость. Мать самой Стиви умерла, когда она была еще совсем маленькой, но она помнила, как утешающие ее слова взрослых не только не утешали ее, а ранили еще больше.
Кроме того, Стиви была отшельницей. Она писала и рисовала, как правило, в одиночестве. Она не всегда была такой, и в этом доме когда-то было много шума, веселья и любви, много людей и много детей. Но теперь здесь были только она и Тилли, и так было уже довольно давно. И вот теперь, держа в руках свою чашку с чаем, она ждала, когда Нелл заговорит сама. Так длилось несколько минут, и все это время они прислушивались к звукам наступающего лета, проникавшими в открытое окно, – мелкие волны ударялись о берег, вьюрки пели свои песни в кустах бирючины, белка стрекотала в дупле дуба.
Стиви допила чай, вежливо вытерла пальцы и рот розовой льняной салфеткой и взглянула на Нелл. Ей было около девяти, очень тоненькая, с каштановыми волосами до плеч, отведенными от лица украшенной цветами береткой, с невероятно зелеными глазами.
– Мама мне говорила, что вы были ее лучшей подругой.
– О, да. Мы были лучшими, самыми близкими друзьями.
– И с Мэделин?
– Мэдди Килверт! – Стиви радостно улыбнулась. – Да, наша троица была неразлучной. Эмма, твоя мама, и я познакомились первыми. У семьи Эммы был здесь коттедж с того же времени, что и у моей, – то есть с тех пор, когда мы были совсем маленькими. А потом появилась Мэдди… это когда мы с Эммой уже были очень близкими подругами. Нас было трое, три лета подряд… – Стоило ей произнести это, как пришли на ум слова: «Три лета длиной в три долгих зимы…» Видя выражение умиротворения на лице Нелл, закрывшей глаза, когда она читала стихи, Стиви поняла, что она уже слышала эти строки раньше. – Мама говорила тебе, что мы взяли эти строки из Водсворта?
– Из стихов великого поэта, говорила она мне. Чтобы описать, какими долгими были зимы без ее лучших подруг, пляжных девочек.
– Пляжные девочки! – сказала Стиви, наслаждаясь тем, что старые воспоминания выплыли наружу. – Так мы себя называли. Потому что мы были наиболее счастливы, окуная ноги в морскую воду… мы с трудом могли пережить зимы, когда находились вдали друг от друга. Наши телефонные счета были огромными. Я перехватывала почту, чтобы мой отец не видел счетов за мои разговоры с Эммой и Мэдди. Один раз мне даже пришлось продать свою одежду!
– Что? – удивилась Нелл.
– Да. Я продала два совершенно новых свитера и пару туфель даме, у которой я работала няней, чтобы оплатить мои телефонные счета. Слава богу, что это были разговоры без автоматического подключения третьего абонента, а то бы я потерпела полный финансовый крах.
– Вы все жили очень далеко друг от друга?
Стиви кивнула:
– Ну, так казалось в то время. Зимой я жила в Новой Англии, Мэдди – в Хартфорде, а твоя мама – в Нью-Хэвене. Но потом, когда, наконец, наступало лето, все мы собирались в самом любимом месте – здесь, в Хаббард-Пойнте.
– Тетя Мэдди теперь живет в Род-Айленде, – сказала Нелл.
– Твоя тетя? – Стиви помолчала, переваривая это сообщение. – Так твоя мама вышла замуж за ее брата – Джека?
– А вы не знали?
Стиви удержала вздох. Как объяснить безумие светотени жизни, все накладки, и ошибки, и встречи, и расставания, и чувство утраты этой милой девятилетней девочке?
– Нет, не знала, – сказала она. – Случилось так, что однажды пляжные девочки поступили в колледжи, и пути их разошлись. И в результате они потеряли друг друга.
– Мама не потеряла тетю Мэдди, – сказала Нелл. – Они часто виделись, потому что она ведь вышла замуж за папу, брата тети Мэдди. А как у вас назывался брат пляжной девочки? «Пляжный мальчик»?
Стиви засмеялась:
– Нелл, я не знаю, как. Это было не важно для нас, мы были совсем отдельными, нас не касался остальной мир.
К тому же он же был на четыре года старше нас, он казался нам слишком взрослым. Хотя я помню, в последнее лето перед тем, как мы все разъехались по колледжам, твоя мама начала с ним прогуливаться.
– Они здесь полюбили друг друга, – сообщила Нелл.
Стиви кивнула, но ее лицо оставалось непроницаемым.
– Хаббард-Пойнт всегда был местом, где все влюблялись.
– Папа говорил, что они целовались под променадом, и на малом пляже, и за голубым домом.
Нелл кивнула на место перед окнами, на Стивенс-Хайдевей – широкий участок в конце пляжа.
Стиви улыбнулась, припомнив некоторые свои поцелуи точно там же. Однако ее удивило, как это родители решились раскрывать свои интимно-романтические моменты перед своей столь юной дочерью. Она-то все подобное всегда держала при себе.
– Голубой дом, – сказала Нелл. – Знаете, я вас нашла благодаря ему. Мама всегда говорила, что вы живете в голубом доме.
– Она не называла тебе моего имени?
– Думаю, что называла, – сказала Нелл. – Но ведь Стиви – это мужское имя. Наверное, я не смогла это правильно понять. Почему ваши родители вас так назвали?
– Это напоминало им место, откуда они приехали, – ответила Стиви не сразу, решив, что дочке Эммы не обязательно объяснять, что ее зачали в отеле Сент-Стивенс Грин в Дублине.
– А почему вы перекрасили свой дом и он больше не голубой? – спросила Нелл.
– Дай-ка я посмотрю твои ноги, – неожиданно прервала разговор Стиви. – Ты действительно их ободрала.
– С ними все в порядке, – сказала Нелл.
В ее речи Стиви уловила непривычный, кажется, южный акцент.
– Где вы теперь живете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108