Их голоса обвивали ее сон, то пропадая, то появляясь, пронизывая ее бодрствование и отдых. Когда она плакала, то не могла понять, кто из них ее обнимает. Грудная клетка болела.А потом вдруг перестала. И когда она проснулась на следующий день, сияло солнце и боль утихла. Ну, может быть, еще чувствовалась, но совсем чуть-чуть. Сестра помогла ей сесть, потом умыла ее, а потом пришел доктор проверить швы.Мама и Лаэм стояли в сторонке, пока сестры готовили Роуз к ее первой попытке встать. Она знала, что прошел всего день после операции, но на то она и была чудо-девочкой, чтобы уметь быстро вставать с постели. Сейчас она сделает несколько шагов и очень устанет, но это будет великим событием. Как хвалебная статья на книгу или математический тест, сданный на «отлично». Если это испытание пройдено, значит, скоро домой. Или по крайней мере в нормальное отделение на нормальном этаже.– Что-нибудь болит, Роуз? – спросила сестра.– Немного побаливает. Но не сильно. Мам, а ты сказала Джессике, что я вернусь домой через неделю?– Да, милая.– Доктор Нил, что с вами? – Она взглянула на него и заметила, что у него был странный, какой-то забавный вид: он словно застыл между желанием стоять, где стоял, и невольным порывом поддержать ее. Сестра многозначительно улыбнулась ему, давая понять, что ему еще многому нужно научиться.– После открытой операции на сердце дети выздоравливают значительно быстрее, чем взрослые, – объяснила она. – У них не бывает таких болей в грудине. Мы собираемся поднять Роуз с постели, чтобы она самостоятельно перебралась в общее отделение на другом этаже.– Понял, – сказал доктор Нил, все еще стоя с протянутыми навстречу Роуз руками, как в ту пору, когда она была еще совсем крошкой и только начинала ходить. Его вид рассмешил девочку, и от этого в груди немного заныло.– Что случилось, Роуз? – встревожился он.– Ничего, я справлюсь, – успокоила она его. – Вот, смотрите.– Не торопись, подожди, пока не почувствуешь, что готова, родная, – предупредила мама.Взрослые столпились вокруг, и Роуз подвинулась на край кровати. Спустила ноги вниз и пальцами ног дотянулась до тапочек. Пол показался твердым-твердым. Роуз не хотела говорить об этом маме, но ее долго пошатывало, как на палубе «Текумзеи II» во время празднования дня рождения. Корабль то вздымался, то нырял носом, раскачивался из стороны в сторону, – кругом. Роуз почувствовала легкую тошноту; она знала, что это от прежнего недостатка кислорода.Но сейчас ощущения были совсем иные. Спустя полсуток после операции ей было в десятки, сотни, тысячи раз лучше, чем бывало прежде. Она глубоко вздохнула и ощутила, как распахнулись легкие, возвращая ей силы.– Я себя чувствую хорошо, – сказала она.Все улыбнулись, а мама взяла ее за руку и спросила:– Ну, тогда пойдем?Роуз кивнула, но не двинулась с места. Она чего-то выжидала, глядя на них.– Что, Роуз? – спросил доктор Нил.Тогда она протянула ему руку в ожидании, когда он возьмется за нее. Он продел пальцы в ее ладошку, и Роуз дала понять, что вот теперь она по-настоящему готова. Первые шаги они делали все вместе – она, мама и доктор Нил. Сначала по отделению, вокруг сестринского пункта. Роуз заметила, что и раньше бывала в этом отделении, причем доктор Нил и тогда тоже был с ними.В это отделение пускали только членов семьи. Роуз довольно улыбнулась, опустив голову и спрятав лицо; она боялась, что все сразу заметят, как она счастлива. Она привыкла к тому, что все девять лет ей приходилось постоянно, ежеминутно следить за сердцем, чтобы не дать ему разорваться. А теперь, крепко держась за руки, она позволила себе надеяться, что все трудности остались позади. *** Выйдя из больницы, Лили и Лаэм направились к бухте Бостона. Они сократили расстояние, пройдя мимо Фэньюэл-Холл, и вышли к причалу. Наслаждаясь летним вечером, люди неторопливо прогуливались взад и вперед, но Лили и Лаэму просто не терпелось подышать морем, почувствовать соленый аромат дома.Лаэм прихватил с собой бинокль, чтобы можно было пройти взглядом по далекой глади воды в поисках Нэнни. Но она никогда не подходила близко к берегу, а плавала в пространствах где-нибудь за островами залива.Поздно вечером, надышавшись морским бризом, они возвращались в гостиницу. Опустив голову, Лили напряженно глядела на камень мостовой. Ей так много хотелось сказать Лаэму, но она стеснялась дать волю словам, точно язык у нее скрутили толстой веревкой. Сегодня он ни разу не взял ее за руку, даже во время прогулки.– Забавная штука – жизнь, – произнес он, шагая рядом.– В каком смысле?– Кажется, ты знаешь, что для тебя является наилучшим, самым правильным, и вдруг происходит что-то такое, что напрочь опрокидывает твои представления и планы.О чем ты? – спросила Лили. Может, он думает о пропавшем лете? Он так от многого отказался, чтобы быль с Лили и Роуз; и теперь, наверное, начинает жалеть о потерянном времени, отнятом у работы, у исследований.– Казалось бы, происходит что-то плохое, а потом выясняется, что это что-то… хорошее.Она с любопытством склонила голову, стараясь понять, что он имел в виду, но он продолжал шагать молча. Расстояние между ними казалось огромным, однако Лили не решалась сократить его; а вдруг ему это не нужно.– Я подумал про акулу, – продолжал он после некоторого молчания.– Насколько мне известно, ничего хорошего общение с ней не дало: вы потеряли Коннора, ты и сам пострадал. Не станешь же ты притворяться, что подобное зло обернулось чем-то добрым.Он не ответил.Лили взглянула на его волнистые, каштановые волосы с проблесками седины в лучах света уличных фонарей. Голубые глаза были печальны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101